— Здесь он заболел и изгадил вашу постель. Нам пора.
— Как это пора, как это — вычислил мой адрес?! Что мне с ним делать? — Далила вцепилась в рукав пиджака Карпелова. — Его надо лечить, он болен! У меня ребенок, я не могу этим заниматься.
— Вот тут я вам не помощник. Позвоните в местное отделение милиции, они приедут, составят протокол, ключики, кстати, на станочке подрабатывались, покажите им, установят личность и заберут этого бездомного! Хотя, по-моему, ему надо вызвать «скорую». Так что, если чего, звоните! Куда-нибудь чего-нибудь перетащить — всегда пожалуйста. Январь, уходим!
— Спасибо тебе, — сказала Ева в дверях. Карпелов и Январь повернулись одновременно. — И тебе. — Ева смотрела в глаза Январю и смеялась.
Будь осторожна, — попрощался Карпелов. Январь промолчал.
Дима Куницын встретился с Ириной Акимовной на выставке цветов. Она стояла, задумавшись, у крошечного дерева в тарелке. Дима подошел потихоньку и еще некоторое время ходил следом незамеченный. Она оглянулась, вздрогнула и показала жестом идти за ней.
Они прошли мимо стоек с семенами и луковицами, потом по длинному коридору мимо подсобных помещений. Узкий, огороженный со всех сторон двор имел один выход на улицу — запертые ворота.
— Ну вот что, — начала Ирина решительно, а Дима нагнулся и прикоснулся очень осторожно губами к ее губам. — Не мешайте мне говорить. — Она осталась совершенно бесстрастна. — Я не понимаю вашего поведения, а когда я чего-то не понимаю, я пытаюсь объяснить это. Вы молоды, красивы, имеете, вероятно, неплохой доход. — Тут она провела рукой, призывая в свидетели строгий дорогой костюм Димы. Дима еще раз наклонился и прижался недвижными губами к ее рту. — Подождите же! Я старше вас, я совершенно не имею самостоятельных средств, взять с меня нечего, у меня взрослая дочь, которая скоро станет матерью. Как понимать эту вашу демонстрацию чувств?!
— Как демонстрацию чувств, — сказал тихо Дима и опять наклонился, потянувшись к губам.
— Нет. — Ирина отталкивала его, уперевшись руками в плечи.
Дима с силой развел ее руки, поднял женщину в воздух и поцеловал сильно и очень откровенно.
— Не смейте, — прошипела Ирина, когда он ее опустил на землю. Она вытирала влажные губы, прислонившись спиной к стене.
— Я всегда беру то, что хочу. Ты что, не можешь представить, что я хочу тебя? — Дима посмотрел мимо Ирины в небольшую щель в воротах, зацепив боковым зрением какое-то движение.
— Я тебе не верю. Ты… Ты странный, я не верю. Эти твои спектакли, меня этим не взять, хочешь ты или не хочешь!
— Скажи, как тебя взять? — спокойно спросил Дима. Он узнал там, у ворот, Хрустова.
— Сначала ты скажешь зачем.
Дима удивился. Женщина перед ним не дрожала от поцелуев, не бледнела, смотрела в глаза открыто.
— Просто я так хочу. — Дима разозлился: ее невозмутимость раздражала.
— Врешь!
Тут Дима размахнулся не очень сильно и залепил ей пощечину. Получилось, как он и хотел, — звонко, но бесследно.
— Я — мужчина, не смей так со мной разговаривать! — Он с удовольствием отметил ее растерянность и злые слезы в распахнутых глазах, поднял легко руками, посадил на себя, расставив ноги, и разорвал сзади юбку — от застежки вниз.
— Нет, — шептала она, извиваясь, — не здесь, не надо… В гостинице. Вечером. У тебя. Отпусти.
Дима осторожно и медленно отпустил ее. Она дрожала, была бледна и растерянна, рассматривая порванную — полотном — юбку.
— Я жду, — сказал он и прошел к воротам. Перелез через них. Спрыгнув, оглядел длинную пустую улицу и присевшего на корточки у ближайшего дерева Хрустова.
В гостинице они обнаружили, что теперь обыскали номер Хрустова. Отстрельщик вздохнул, расстегнул рубашку. Под ней крепился по всему телу специальный пояс. Из небольшого карманчика Хрустов достал похожий на спичечный коробок приборчик, вытащил из него антенну и обошел комнату. В двух местах он показал Диме большой палец. Все это в тишине, не сказано было ни слова.
В номере Димы прослушек было три. Хрустов приподнял настольную лампу, показал пальцем на крошечную кнопку в основании и вопросительно посмотрел на Диму. Дима задумался. Через полминуты уверенно покачал головой. Нет. Не снимать.
Они спустились в бар. Под громкую музыку Дима сказал Хрустову, что вечером ждет женщину у себя в номере. Попросил его не беспокоить. Если понадобится помощь, — Хрустов в этом месте так удивился, что поперхнулся и был любезно бит по спине крепкой ладонью, — так вот, если он понадобится, то ему постучат в дверь. Как условлено.
В огромном стеклянном здании банка царила суматоха. Нервные мальчики в строгих костюмах и белых рубашках, длинноногие девочки в мини-юбках и на каблуках неумело изображали грузчиков, таскали тяжелые коробки, кричали в зажатые между плечом и щекой телефоны, ругались, не гнушаясь ненормированной лексикой. Ева удивленно разглядывала беспокойные молоденькие лица. Она задержала одну девочку, сломавшую длинный каблук и лихо скинувшую туфли нервным движением ног на ступеньки.
— У вас что, бомбу подложили?
Девочка несколько секунд смотрела, оторопев, в близкое лицо темноволосой женщины — минимум косметики, загоревшие скулы, пухлый упрямый рот и не иначе как линзы — уж очень неестественный цвет глаз. Переступая длинными ступнями в колготках, делала непонятные Еве движения руками, как будто онемела.
— Тревога? — все еще не понимала Ева.
— Старуха, ты что, шибанулась? Полный обвал, стируха и мозгушник. Из какого отдела ты такая бесконтурная? Бочку присмотрела уже?
— Нет еще. — Ева озадаченно потерла указательными пальцами виски. — А что это такое — бочка?
— Тебя что, не стиранули? Ну, уволили тебя или нет?
— Еще не знаю, — пробормотала Ева.
— Митинговать на гальку пойдешь? Ну, на Красную? Наши все идут завтра.
Девочка уходила. Ева посмотрела на валяющиеся туфли, потом побежала за ней.
— Подожди, слушай, сколько тебе лет?
— Девятнадцать, — девочка не удивилась, — у тебя для меня бочка есть? Ну, работа? У нас увольнение по полной. Возьми мой отпечаток, позвони, если понравилась. Я знаю три языка. Стреляю. Плаваю. — Еве сунули визитную карточку.
На третьем этаже стояла тишина. Зоя и Аркаша были заняты: они тихо разговаривали с испуганным небольшим мужчиной, тот потел и вытирался платком. Ева ждала, разглядывая в окно суматоху на улице. Одна за другой подъезжали закрытые банковские деньговозки, их загружали коробками.
— Ну, красивая и принципиальная, как наши дела? — поинтересовалась Зоя, не дождавшись мужа, провожавшего нервного посетителя.
— Сложно все. Мне кажется, что убийство слежки — на нем.
— Я тоже так считаю, я даже могу объяснить, почему он это сделал! — самоуверенно заявила Зоя. — Он уже стал бояться светиться. Узнал, что женщина мертва, и предохранился. Не всегда же будет везти! А вдруг муж подаст на расследование, всплывут прежние его связи.
