class="p1">Я должен сказать, что не считаю себя человеком мрачным, но один факт в последнее время произвел на меня удручающее впечатление. Это вот какой факт. Статья Михаила Лифшица с попыткой возразить Симонову по поводу его новых взглядов на авангард не могла быть напечатана ни в одном из органов печати, в которые она предлагалась. У нас здесь, в Москве (я не буду перечислять эти органы). Может быть, Лифшиц пишет хуже, чем те, кто написал восторженные статьи о Татлине? Может быть, он пишет менее остроумно и менее аргументированно? Может быть, он обладает меньшими знаниями, меньшей культурой, чем те авторы, которым была позволена очень широкая пропаганда этого достаточно некрупного авангардиста?
По-видимому, все-таки нет. В лице Лифшица мы имеем человека очень высокой культуры, очень высокой квалификации. Пусть, может быть, некоторые считают его носителем несколько старомодных взглядов, но все-таки взглядов чрезвычайно представительных и по меньшей мере аргументированных.
Так вот, статья, серьезно написанная на эту тему, не могла появиться в нашей печати. И это не единственный случай – не могла. Раздавались могущественные звонки в редакциях. А вообще эта манера авангарда, представителей этих течений, – являться в редакцию, давить возможные выступления и тому подобное. Статья Лифшица не могла появиться. Это – невероятно! Статья такого человека, не появившаяся в печати, – это уже очень тревожный сигнал и для нашей советской критики и вообще для состояния критики в нашей стране.
Вот я думаю, что наши художники, наши писатели все-таки тоже достаточно серьезно начали понимать эту проблему. И я думаю, что один из самых серьезных и интересных взглядов на существо этого дела – был осуществлен Шукшиным в его фантастической сказочке «До третьих петухов». В конце этой сказочки приводится в высшей степени примечательная картина о том, как монахи, выгнанные из монастыря, сидят в глубочайшей печали, потому что весь монастырь заселен уже разного рода мелким бесом, отбивающим там чечетку. И они не знают, как им быть, как им поступить? Вдруг открывается дверь и выходит такой изящный черт. И говорит: мужички, есть халтура. Кто хочет заработать? – А чего делать? Чего надо? – У вас там портреты висят в несколько рядов. – Это святые наши, какие портреты! – Их надо переписать, они устарели. Монахи опешили. И кого же заместо них писать? – спросил самый старый монах. Ответ – нас.
Теперь уже все смолкли. И долго молчали. – Гром небесный, – сказал старик монах. – Вот она, кара-то. – Ну? – торопил изящный черт. – Есть мастера? Заплатим прилично… Все равно ведь без дела сидите.
– Бей их! – закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочили. И кинулись на черта, но тот быстро вбежал в ворота за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.
– Какие вы все же… грубые, – сказал им изящный черт из-за частокола. – Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас… Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся.
И он ушел».
Я думаю, что это напоминание Шукшина в высшей степени показательно.
Мне кажется, что если русская литература в последнее время взялась за чертей, – в лице Булгакова и Шукшина и многих других (вспомним Достоевского и Пушкина), то, конечно, это не случайный признак, и надо согласиться, что она все-таки кое-что умеет. И перспектива такова, что в конце концов мы это преодолеем.
Коммунизм и христианство
Мы находимся в Институте мировой литературы, и мы привыкли здесь мыслить в понятиях литературы. Мы даже думаем, что это дает некоторые преимущества, потому что позволяет видеть сразу множество идей в одном образе – когда он удается, конечно. И так как вы, господин Грин, являетесь наиболее представительным писателем английской литературы наших дней, позвольте мне процитировать, наиболее представительного английского писателя всех времен, чтобы очертить границы нашей проблемы. Итак: «…что благороднее: сносить ли про себя стрелы и удары неистовой судьбы или, подняв оружие против моря бедствий, с ними покончить?»
Нет, наверное, более впечатляющего описания двух разных подходов, которые мы взялись сегодня обсуждать. Решимость победить зло силой, к чему как будто более склонен коммунизм, или способность вынести его «про себя», что казалось всегда ближе к христианству. Подходы эти остаются разными, потому что никто пока не нашел решающего ответа на поставленный вопрос. Но обратим внимание: оба пути, согласно Шекспиру, являются благородными.
Вы знаете, господин Грин, что наша страна имеет ни с чем не сравнимый опыт в стремлении решить эти проблемы, и не в теории, а на деле. Среди многих его свидетельств есть и такие, которые могли бы подтвердить шекспировский взгляд.
Быть может, вам будет небезынтересна одна легенда, распространявшаяся среди русских во время и сразу после войны. Рассказывали о том, как впервые встретились Сталин и Патриарх. Дело будто бы происходило в Круглом зале Кремлевского дворца, где множество дверей открываются в один и тот же центр. И вот с одной стороны будто бы входит Сталин с кем-то из членов Политбюро, а с другой – Патриарх и сопровождающее его лицо. Не доходя до Патриарха, Сталин поднимает кверху палец и говорит; «Не вышло, не вышло!» Ответа не поступило. Подойдя поближе, Сталин снова машет пальцем: «Не вышло, не вышло!» «Что не вышло, товарищ Сталин?» – спрашивает Патриарх. «Ну, как же, вы предсказывали, что мы не продержимся и двух месяцев… не вышло!» Патриарх молчит – «церковь молчания», как называли это впоследствии на Западе. «Но я должен сказать. – продолжает Сталин, – что и мы считали будто вы исчезнете, как только мы придем к власти Мы ошиблись. Давайте думать, как жить дальше вместе».
Независимо от того, насколько правдива эта легенда, и от того, как мы оцениваем сейчас ее участников, нужно признать, что она отражает народное мнение о проблеме, которую мы обсуждаем. В наши дни это мнение становится чем-то настоятельным и неотложным. Речь идет о восстановлении общей дороги для начал, противопоставленных друг другу и теперь заново всматривающихся в смысл истории. Выясняется, что они многое могли бы делать вместе, – что подтверждает, кажется, и ваше творчество, господин Грин.
И первое, как можно понять, в чем коммунисты и христиане могли бы сотрудничать сегодня, – это защита ценностей так называемых простых людей, то есть основного фонда человечества. Он находится в явном небрежении. Убеждение в превосходстве разных временных изобретений; почти всеобщая вера в оформляющий знак, готовый заместить собой содержание; поощрение и распространение элитарности всех оттенков и ступеней затемняют горизонт. Если у коммунистов и христиан еще сохраняется представление, что главное растет все-таки снизу, а сверху можно
