разогнали ночную тьму, со стороны города послышался протяжный рев боевого рога.
Ворота поднялись и из проема начали появляться всадники из отряда Андре де Шатильона. За ними, сохраняя строй, начали выходить свежие и отдохнувшие легионеры.
Я взглянул в сторону лагеря аталийцев, где еще дымилась земля и тлели остатки пожара. Там начали появляться контрасты теней и света, делая сцену более острой и ясной.
Не все аталийцы сбежали или погибли. Примерно три когорты бойцов, сбившись в формацию, готовились к отражению атаки. Над их головами на длинном древке развивалось знакомое знамя с двумя красными медведями. Виконт ди Ревель оказался лучшим командиром, чем хваленый Серый жнец…
— Идемте, господа! — прознес я, оглянувшись на своих боевых товарищей. — Пора закончить начатое. И прихватите тела страйкеров. Они нам еще понадобятся.
* * *
Остатки войска аталийцев имели жалкое зрелище. Не у всех в руках были щиты и копья. Многие солдаты были без верхней одежды и были вооружены дрекольем.
Их загнанные взгляды беспокойно скользили от одного края формации нашего войска к другому. Некоторые явно искали возможный путь к спасению. На лицах, измазанных черной грязью и кровью, было написано смятение и отчаяние.
Но не все выглядели так беспомощно. Виконт ди Ревель, окруженный своими телохранителями, явно готовился продать свою жизнь подороже.
Я дернул поводья и в сопровождении Лео фон Грима, который, помимо моего знамени, держал в руке белую тряпку, двинулся вперед. За нами шагали несколько легионеров, неся на руках трупы Серого жнеца и его оруженосцев.
Виконт, увидев меня, тоже двинулся навстречу. Его меч демонстративно был в ножнах.
— Мсье ди Ревель! — произнес я, когда между нами было два десятка шагов. — Вынужден признать, что вы оказались более смелым командиром, чем ваш предводитель!
Я кивнул своим людям, и они разложили трупы страйкеров в нескольких шагах от виконта. В его широко раскрытых глазах я прочитал потрясение и неверие, а еще, кажется, в его взгляде мелькнула искра облегчения.
— Мы вступили в бой с магистром «Багряных» и его людьми на тропе, которая ведет в сторону моего маркграфства! — громко произнес я. — Полагаю, вам не надо объяснять, что он там делал?
На лицо виконта наползла тень.
— Нет, ваше сиятельство, — ответил он и мельком взглянул на своих людей, которые тоже были шокированы видом трупа некогда непобедимого магистра.
— Я рад, что судьба свела меня с таким проницательным человеком, — произнес я. — Жаль только, что мы с вами враги. И тем не менее я предлагаю вам и вашим людям сложить оружие. Вы и ваши вассалы станете моими личными пленниками. Обещаю, что к вам будут относиться с надлежащим вашему статусу почтением.
— А мои солдаты? — напряженно спросил он.
— Если за ними нет тяжких преступлений против жителей этого края, они станут простыми пленниками и немного поработают на благо этого славного города. Тех же, кто замарал свои руки в крови невинных женщин и детей, ждет справедливый суд Гондервиля. Вы ведь понимаете, о ком я говорю?
— Да, ваше сиятельство, — произнес виконт ди Ревель и с поклоном продолжил: — И я принимаю ваши условия.
Глава 23
Бергония. Подножие Железного хребта.
Болезненное ощущение тяжести окутывало все тело Эдуарда де Клермона, словно невидимая пелена, сплетенная из самых темных нитей запретной волшбы. Он ощущал, как будто каждая частичка его тела находится под давлением невыносимой, истощающей боли. Тьма проникала в его мысли, заставляя их плыть и расплываться, как чернила в воде. Он пытался сосредоточиться и вспомнить, что произошло, но воспоминания ускользали, оставляя лишь острые вспышки: звон мечей, крики бойцов, холодный взгляд предателя из Каменных рыцарей.
Воздух в шатре был насыщен тяжелым, пронзительным холодом, который, кажется, исходил непосредственно из его раны. Это не просто физическое ощущение, это что-то более глубокое, темное, что пыталось затянуть Эдуарда в бездну отчаяния и пустоты. Он чувствовал, как жизненные силы покидали его с каждым тяжелым вздохом, но в то же время внутри него зарождалось упрямое, неукротимое желание бороться, сопротивляться тьме.
Голоса вокруг казались далекими и приглушенными, будто исходили из-под воды. Эдуард пытался открыть глаза, но свет был столь ослепителен, что заставлял его мгновенно их закрыть. Он ощущал прикосновения: чьи-то теплые руки пытались облегчить его страдания, но каждое движение вызывало новую волну боли, распространяющуюся по его телу, словно огонь.
Разум Эдуарда то и дело отступал в тень, унося его в мир полубреда, где он видел фрагменты битвы, лица своих старых боевых товарищей, искаженные страхом и решимостью. В этих мгновениях он чувствовал себя беспомощным, заключенным в своем собственном теле, борющимся не только с внешним врагом, но и с внутренним, который подстерегал свою жертву из темных уголков его сознания.
Это испытание казалось Эдуарду самым тяжелым из всех, с которыми ему приходилось сталкиваться. Но даже в этом состоянии, на грани между жизнью и смертью, он чувствовал, что не имеет права сдаться. Даже если его тело и ослаблено, его дух остается непокоренным. В глубине души Эдуард знал, что должен найти в себе силы встать и продолжить борьбу. Не только за свою честь, но и за честь каждого, кто пал, защищая знамена Вестонии.
Сквозь пелену полусна и полубреда Эдуард почувствовал, что его рот слегка приоткрыли и через мгновение на языке появился знакомый травяной привкус.
Эдуард даже сделал попытку улыбнуться. Это пришел Гийом де Леваль со своим зельем, которое ему подарил бастард ненавистного де Грамона. Без этого строптивого мальчишки и здесь не обошлось…
По мере того как теплое зелье стекало в горло, Эдуард чувствовал, как изнурительная пелена, окутывавшая его мысли, начинает постепенно рассеиваться. Непроглядная тьма, которая еще мгновение назад казалась непреодолимой, теперь постепенно отступала, оставляя после себя ощущение некоторого облегчения.
Это зелье, несмотря на свое сомнительное происхождение, дарило Эдуарду драгоценные мгновения ясности и силы, которых ему так не хватало. Он ощущал, как каждый глоток этого чудодейственного напитка восстанавливает его жизненные силы, будто каждая капля несла в себе искру надежды и упорства.
Чувство благодарности переполняло Эдуарда, когда он осознавал, что его старый и верный друг, Гийом де Леваль, был рядом, пытаясь всеми силами противостоять тьме, которая жаждала поглотить его сюзерена и друга детства.
И пусть на самом деле Ренар подарил эти зелья Гийому, который, к слову, все уши прожужжал Эдуарду о том, какой «славный мальчик» этот новый маркграф де Валье, в такие
