Теперь они выходили вдвоём против врага – такого же подданного Унии, как сам Кайден.
Агенор Апрум, очевидно, тоже делал ставку на скорость. Возможно, опасался, что из-за возраста не потянет затяжной бой, а может, знал о рахре или просто взыграла жажда мести. Но вепря Оксинта Агенор пустил в атаку сразу.
То, что Агенору приходилось сражаться на вепре, только потерявшем хозяина, тоже сыграет на руку Кайдену, если он успеет победить до того, как его противники сработаются.
Вепрь приближался стремительно, мерцал усиливающей и защищающей его жёлто-золотой магией Агенора, но необременённый бронёй и более лёгкий Таран был куда ловчее.
Кайден позволил вепрю с яростно скалящимся всадником приблизиться и, прикрывая движение иллюзией, выхватил метательный кинжал. Агенор использовал шлем в виде головы вепря с открытым подбородком, и это приоткрывало для атаки уязвимую зону.
Повинуясь Кайдену, Таран отскочил в последний момент – позволил метнуть нож прицельно. И хотя Кайден спрятал нож иллюзией, не давая Агенору возможности уклониться, тот рванул на поворот, и лезвие лишь шаркнуло по коже.
Вепрь резво повернулся, снова целя бивнями в брюхо Тарана. Агенор выцеливал Кайдена копьём.
Виски Кайдена заломило от напряжения: управлять иллюзией и вести бой труднее, чем могло показаться. Усилием он сместил иллюзию на метр в сторону, укрывая себя и Тарана от чужих взоров.
Всего метр иллюзорного смещения – но почти непосильный труд в пылу боя на ярком свету, и взгляд Агенора тоже сместился, и острие копья. Лишь вепрь из-за своих габаритов при атаке ещё должен был задеть Тарана бивнем.
От напряжения при создании объёмной, реалистичной в свете солнца и маскирующей его истинное положение иллюзии у Кайдена носом хлынула кровь. На этот раз метательный нож не выискивал прорехи в защите, он просто ударил по шлему, толчком и звоном отвлекая Агенора. Кайден направил усиленное магией копьё чуть выше его руки и прицельно ударил в открытую нижнюю часть лица – между зубов, в одно из самых уязвимых у золотых магов мест, хотя об этом часто не задумывались из-за трудности прицеливания.
Послушный Таран, плечом скользнув по бивню, налетел на шею вепря. Копьё Кайдена пробило череп Агенора, сшибая того с седла. Вепрь понёсся дальше. Кайден влил магию в защитные чары, покрывая себя и пса золотисто-жёлтым сиянием и совмещая иллюзию с их реальным положением. Всплеск света помог замаскировать неточности.
Кайден надеялся, что свет скрыл неточности между его иллюзорным положением, настоящим и тем углом, под которым Агенор слетел с седла, прежде чем соскользнуть с копья.
Вепрь на полном ходу врезался в стену ограждения и пронзительно заверещал, забился в конвульсиях, хотя не был ранен.
Когда сияние исчезло, иллюзии создавали только образ брони на Таране и Кайдене, а скрывали лишь текущую из его носа кровь.
Оставшийся без хозяина и главы магического рода вепрь визжал печально. Кайден жалел животное, но не сожалел о победе с помощью запрещённого приёма: это требовало не меньшего напряжения сил, чем обычный поединок, а он всегда считал глупым ограничивать свои возможности, когда речь шла о жизни и смерти.
Поднявшийся гвалт заглушил трагичный визг вепря. Кайден вскинул голову. В последний момент опомнился и иллюзией создал впечатление, что смотрит на королевскую ложу, но на самом деле он смотрел на ложу целителей, на Эйну: бледная, с прокушенной до крови губой, она перегибалась через край окружавшей арену стены и так пронзительно смотрела на него, с такой тревогой и нежностью, что Кайдену захотелось посвятить эту священную победу именно ей.
И он, повинуясь порыву, указал на неё окровавленным копьём с алой лентой. Иллюзия заставила всех поверить, что победа посвящается Венанции, но Кайден знал, что посвятил её Эйне, хотя она не любила кровь с убийствами: просто увидел, что этой победе она рада.
Глава 39. После боя
Схеней, милостью Агенора именовавшийся Апрумом, смотрел на его распростёртое на арене тело и не мог осознать происходящее.
Обычно он не отличался тугодумием, но сейчас… Сначала брат, потом дядя Оксинт, теперь дед ушли на другой берег. Нельзя сказать, что Схеней их любил: с братом Ликосом была слишком яростная борьба за одобрение родных, чтобы сохранить тёплые отношения, Оксинт вечно был Схенеем недоволен, Агенор был недоволен всеми в принципе. Но их внезапная кончина в столь короткий промежуток времени обескураживала совершенно.
Из семьи Схеней был близок только с другим своим дядей Никоном, – вот они были похожи, Никон научил Схенея всему, именно от Никона Схенею перешли многие верные люди, – но тот погиб на войне. И был близок с кормилицей. Она была всего лишь служанкой низкого происхождения. Но она заменила Схенею мать, которой он никогда не знал, и никогда не говорила, что Ликос лучше, наоборот, для неё Схеней был лучшим из братьев. Может потому, что заменил её рано умершего младшего сына. Но и она ушла на другой берег.
И сейчас Схеней, державшийся особняком от большей части семьи, вдруг почувствовал себя очень одиноким. И невероятно уязвимым.
Он оглядел трибуны в поиске своих людей, которые должны были улучить момент и отвлечь Кайдена выстрелами из арбалетов, но не увидел их: то ли мешала буйствующая толпа, то ли они не успели занять позиции из-за приспешников Кайдена Каниса. Да и в любом случае было уже поздно думать о поединке.
К Схенею как-то внезапно пришло осознание, что он хоть и незаконнорождённый, но самый близкий по крови к основной ветви рода мужчина. У него самая чистая кровь Апрумов из всех возможных претендентов на герцогство…
А ещё он должен озаботиться похоронами.
***
Чигару пришлось удерживать меня за локоть, чтобы я не мчалась вперёд, не разбирая дороги. У меня не было моральных сил спорить с ним или спрашивать встречающихся людей с гербом Канисов на одежде, где Кайден. Я просто шла мимо них, как мимо путеводных указателей: ведь они же Кайдена охраняют, ему служат и помогают, значит, находятся неподалёку от него.
И я оказалась права: так мы дошли до закрытых дверей, охраняемых Борво и ещё одним воином из свиты Кайдена.
– Он просил никого не пускать, – вскинулся Борво.
– Я его придворный целитель, – напомнила я, но это не поколебало его уверенность.
– Сказал никого не пускать – значит, никого, – нахмурился Борво. – Его не ранили, даже не ударили ни разу, потребности в целителе нет.
– Но… – попыталась возразить я и поняла, что нечем.
– Трунь! – звякнули струны лютни.
Чуть в стороне, прислонившись к каменной стене, скучал Дэйти с лютней в руках.
– Даже перед красивыми девушками открываются не все двери, – глубокомысленно выдал он и ещё раз дёрнул струны, выбивая из них жалобное «Трунь!» – Ах, какая неожиданность. Надо будет сложить об этом песню. Как считаешь, Борво?
