7-й германской пехотной дивизии, имевший при себе подробный план намеченного вторжения во Францию. Офицера схватили прежде, чем он успел сжечь свои бумаги и карты. Из захваченных документов явствовало, что начало операции было намечено на ту же весну, вторжение должно было происходить через Арденны с форсированием реки Мез (Маас) к югу от бельгийской границы[217]. Захваченные документы были спешно доставлены генералу Морису Гамелену, главнокомандующему армиями союзников.
Гамелен не поверил в их подлинность — так же как он не поверил руководителю своей разведки, полковнику Пайолю из Deuxieme Bureau[218], получившему аналогичную информацию от своего глубоко законспирированного берлинского агента, высокопоставленного сотрудника германского Министерства обороны, работавшего под псевдонимом «Бертран»[219].
— Нет,— решил Гамелен,— никакая армия не сможет пересечь Арденны!
Странным образом он забыл, что всего два года назад, во время маневров французской армии, проводившихся под его собственным руководством, генерал Преталат использовал тот же самый путь прорыва, который изобразили на своих картах немцы. В конце концов, французский военный атташе в Швейцарии сообщил Гамелену, что германское наступление на Седан назначено на 8 мая. Он ошибся всего на два дня.
Утром 10 мая 1940 года особое подразделение немецких парашютистов, отработавшее операцию на специально выстроенном макете будущей цели, было сброшено на форт Эбен-Эмель, контролировавший три жизненно важных моста на голландско-бельгийской границе. Уже через двадцать минут этот стратегический дорожный узел перешел в руки немцев, ворота Франции были распахнуты настежь.
1 сентября 1939 года мир впервые познакомился с тем, что такое немецкий «блицкриг». Стратегия молниеносной войны, основанная на сочетании быстрого передвижения бронетанковых сил с тактическими воздушными ударами, была разработана в промежутке между мировыми войнами германским танковым гением Гейнцем Гудерианом[220]. Пока Германия создавала свои элитные танковые корпуса, британская армия скромно довольствовалась пулеметными танками «Матильда I»; у англичан имелись и несколько более тяжелые «Матильды II», но даже им было не под силу справиться с крепкой немецкой броней. Французы находились в еще худшем положении, их танки тащились со скоростью 6 км/час — чтобы не отрываться во время атаки от пехоты. Немецкие танки имели скорость в десять раз большую[221].
Несмотря на пример польской кампании вермахта, замшелые генералы, определявшие стратегическое планирование союзников, продолжали цепляться за доктрину стратегической обороны. Типичным примером их образа мысли является высказывание генерал-майора сэра Луиса Джексона при обсуждении одной из решающих битв Первой мировой войны, прорыве британских бронированных сил под Амьеном: «Танк — это неестественный уродец. Его появление на свет было вызвано совершенно исключительными обстоятельствами, которые вряд ли повторятся, но и в случае повторения с ними можно будет справиться иными средствами».
Представления о грядущей войне, доминировавшие в кругу руководителей французской армии, были вполне под стать близоруким взглядам британского генерального штаба. «Мы не поляки,— гордо заявлял генерал Гамелен,— с нами такие штуки не пройдут». Французский генеральный штаб полностью полагался на неуязвимость линии Мажино. Главным пороком этой мощной и весьма совершенной оборонительной системы было то, что она не доходила до моря, но обрывалась на бельгийской границе! Французы предполагали (как оказалось впоследствии — ошибочно), что линия Мажино вынудит немцев нанести удар через Голландию, после чего объединенная мощь французской, бельгийской и британской армий остановит продвижение вермахта на линии укреплений вдоль реки Диль. Именно эта концентрация союзных сил во Фландрии и привела к полному разгрому Франции.
План молниеносного достижения победы был представлен Гитлеру начальником штаба руководимой генералом фон Рунштедом Heeresgruppe А (группа армий А) генералом Эрихом фон Манштейном. Манштейн предложил нанести внезапный удар основной частью германских бронетанковых сил, семью дивизиями, по наиболее уязвимой точке французской обороны, через покрытые густыми лесами Арденнские горы, в то время как Heeresgruppe В генерала Бока изобразит ожидавшееся от немцев вторжение в Голландию путем, знакомым со времен Первой мировой войны. Французские военачальники попали в эту ловушку, в том числе даже стареющий маршал Анри Петен, герой Вердена, который уверенно заявил: «Арденны непроходимы, это направление не представляет опасности».
На сто пятьдесят километров лесистой перемычки между линией Мажино и бельгийской линией укреплений по берегу Диля генерал Гамелен выделил всего четырнадцать резервных дивизий. Против них было брошено сорок пять ударных дивизий Рейха, в том числе и все части, вооруженные тяжелыми танками[222].
Быстрота и головокружительный успех вторжения немцев во Францию породили множество мифов. Один из таких мифов апеллирует к германскому превосходству в танках. Это утверждение в корне неверно. Немцы имели 2574 танка[223] против 3254 танков у союзников. Кроме того, броня и пушки немецких танков Pz. II и Pz. III были слабее, чем у союзников. Вина за катастрофу полностью лежит на французских генералах. Они зациклились на линии Мажино, утратили гибкость мышления, основывали свои планы на безнадежно устаревших стратегических концепциях и, что хуже всего, неумеренно полагались на возможности статической обороны (на следующий день после капитуляции Франции линия Мажино была передана немцам в нетронутом виде!)[224].
В то же самое время историки обычно упускают из внимания действия семидесяти четырех британских танков в районе Арраса, эпизод не слишком масштабный, однако оказавший решающее влияние на дальнейший ход войны.
Уже через два дня после начала военных действий первые немецкие танки вышли на берег Мааса и заняли Седан. 12 мая генерал Корап, командовавший 9-й французской армией, получил ошибочное донесение, что немецкие танковые части форсировали Маас[225]. Он тут же ударился в панику и отдал приказ о спешном отступлении. Корапа сместили, поставив на его место генерала Жиро, который на следующий день попал в плен.
13 сентября танки 7-й дивизии генерала Эрвина Роммеля действительно перешли Маас по быстро собранному понтонному мосту. Они не встретили никакого сопротивления и сразу же двинулись дальше, не дав французам времени закрепиться на новой линии обороны. В боевых порядках французской армии образовалась зияющая дыра. Этот танковый прорыв был осуществлен с молниеносной быстротой, немцы даже не утруждали себя тем, чтобы брать сдающихся французов в плен. Обочины дорог, по которым неслись немецкие танки, были забиты французскими солдатами, многие из них продолжали тащить свое оружие. Время от времени какой-нибудь танк останавливался, танкисты собирали у французов винтовки, давили их гусеницами и мчались дальше.
Французское командование все еще имело в своем распоряжении три бронетанковые дивизии — вполне достаточно, чтобы остановить немецкий прорыв. Хотя к этому моменту военная разведка успела надежно установить, что немецкие танки и не думают направляться в Бельгию, генерал Гамелен медлил, не в силах отказаться от предвзятых представлений о будущем
