спектакль в Лувре, и Виктор помогает им с установкой декораций.
– Помнишь историю про обезьян? – спрашивает меня Виктор, когда мужчины в черном проходят мимо. – Ту, которую я рассказывал тебе, когда мы шли с вокзала в библиотеку? Про бабуинов, которые присоединяются к другому племени, чтобы достигнуть зрелости?
Конечно же, я помню. Дневной свет стал более насыщенным, и Победа заиграла новыми красками.
– Им страшно, им очень страшно, – продолжает Виктор, – но самое удивительное, что они продолжают это делать. Животным не свойственны перемены, однако молодые бабуины покидают свое безопасное племя и отправляются на встречу с неизвестностью.
– Возможно, их притягивает новизна?
– На самом деле это единственный способ для саморазвития и открытия чего-то нового.
– Поиск приключений – это один из элементов, позволяющих биологическому виду прогрессировать.
Один из трех мужчин зовет Виктора. В девять часов музей открывается для посетителей, и у них остается мало времени.
Мы обнимаемся. Его твидовый пиджак колет мне щеку, от него и сегодня пахнет землей.
– Виктор, я рада, что ты возвращаешься в Копенгаген.
Я действительно за него рада. Я также рада за Биргитту и Анику, которой, несомненно, будет чему поучиться у такого отца. Не рада я только за себя, но это неважно. Возможно, как я однажды сказала тете, истинный смысл любви заключается в ее безответности.
– Я пойду, – говорю я.
– Пойдем, – говорит он.
Но мы остаемся на месте.
Наши объятия затягиваются.
Выйдя из Лувра, я звоню отцу. Последнее время я всячески оттягивала этот момент: сначала я сама должна была во всем разобраться. В полной мере осмыслить слова Вивьен, осознать ее наследие, понять, чего я лишилась и что хотела бы возродить. Последние дни я провела в квартире тети, исследуя каждую мелочь, каждый сувенир, в смятении отдаваясь во власть теплого ветра воспоминаний. Какие мысли будоражили тогда мое сознание? Какие чувства вызвал во мне жизненный выбор тети, что думала я об отце, о своих днях в Париже, о неудачном прослушивании, об опыте работы в кондитерской, о словах Бернардо и обо всем, о чем я так и не смогла рассказать Виктору? После нескольких гудков телефон переключается на автоответчик. Пока металлический голос телефонной компании скандирует номер моего отца, я думаю, стоит ли оставлять ему сообщение.
В солнечных лучах поздней весны я шагаю по улице Риволи, навстречу мне идут прохожие. Они не знают, кто я такая, и я, в свою очередь, ничего не знаю о них. Они обращают внимание на мою меховую шапку и улыбаются.
Энергия города струится у меня внутри. Пожалуй, я все-таки оставлю отцу голосовое сообщение, это практически то же самое, что написать письмо. И он не сможет меня прервать.
«Папа, я должна тебе столько всего рассказать. И я скажу тебе это прямо сейчас. Выслушай меня, папа, садись поудобнее».
Я говорю ему, что кролики бросают своих детенышей на двадцать пятый день жизни, чтобы дать им возможность найти свой путь, чтобы они окрепли и увеличили свои шансы на выживание.
«Папа, – я перевожу дыхание, – я так и не сходила на то прослушивание. – Порыв ветра обрушивается на меня со всей силой, так что я рискую остаться без шапки. – Вернее, в академию я сходила, но на прослушивании не была. Я побоялась причинить тебе боль».
Интересно, будет ли он, слушая мое послание, сжимать руки, как тогда в офисе?
«Недавно я была на прослушивании здесь, в Париже, но меня не взяли».
Я останавливаюсь у красного светофора. «Ты был прав: добиться в чем-то успеха – это самое приятное чувство, которое только можно испытать. И ты верно подметил насчет идей. Они не имеют существенного значения. Важно лишь то, кем человек себя чувствует».
Отец уже не может подавить меня своим ростом и авторитетом, пока я разглядываю кремовый ковер. Я перехожу перекресток и, собираясь с мыслями, продолжаю ощущать прилив сил.
«Однажды ты сказал мне, что хочешь видеть меня счастливой. Я всячески пыталась оправдать возложенные на меня надежды, старалась сделать все, что не успел мой брат. Но я создана не для этого, папа. Мне этого недостаточно».
Ребенок на пешеходном переходе улыбается мне, у него течет из носа. Я улыбаюсь ему в ответ, он показывает мне язык и берет за руку свою мать.
«Ты посоветовал мне работать над достижением намеченных целей, папа. Достичь в жизни того, чего добился сам. Но это не делало меня счастливой. Я это отчетливо понимаю, и знаешь почему? Потому что сейчас я счастлива по-настоящему». Я почти пришла к Отель-де-Виль. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы унять дрожь в голосе. «Я счастлива, хотя и потеряла все, – говорю я. – Я больше не выхожу замуж, у меня нет ни места в компании, ни определенного будущего, ни человека, с которым я могла бы его разделить. Зато я наконец поняла, чем люблю заниматься, и нашла возможность сделать эти занятия своей работой. Раньше у меня не получалось заснуть ночью не от беспричинной тревоги, а из страха не услышать будильник в пять утра и опоздать на работу».
Я пересекаю площадь, чтобы полюбоваться Сеной с высоты небольшой каменной ограды. «Когда разгадываешь судоку, часто кажется, что решений много, но в конечном итоге всегда остается только одно. И неважно, как долго ты потел, чтобы до него добраться. Когда ты все-таки его находишь, то испытываешь чувство глубокого удовлетворения. – Я думаю, что эти слова должны вызвать у отца улыбку. – Скоро увидимся, папа, – говорю я, заканчивая свой монолог. – И мы все обсудим».
Я представляю, как отец стоит в своем кабинете у окна, смотрит на улицу и слушает мое сообщение, сжав руки в кулаки. Я не сказала ему, как сильно по нему скучаю. Что теперь я знаю его тайну. Что он почувствовал, когда все раскрылось? Утратив сына, он потерял сестру и мать – сколько здесь таится неясности, неопределенности и опустошенной любви. Если бы в свое время я это знала, то постаралась бы его поддержать. Именно об этом мне хотелось у него спросить: смогла бы я тогда чем-нибудь ему помочь? И могу ли сделать что-то сейчас?
Я останавливаюсь возле туристического агентства и захожу внутрь.
– Я хотела бы приобрести два билета на самолет «Милан – Париж» на следующие выходные, – говорю я. – В подарок.
Я лишилась Бернардо, карьеры, дома с приусадебным участком и возможности жить рядом с родителями. Но вместе с тем я обрела Париж, новую работу и маленькую квартиру на улице Курицы, где смогу начать жизнь с чистого листа. Хотя мне до сих пор кажется странным получать зарплату за время, проведенное в C’est mal? где я замешиваю тесто, выпекаю и украшаю сладости.
Мне платят за то, что я делала бы и бесплатно, не требуя ничего взамен. Я хочу, чтобы мои родители это увидели. Хочу показать им мое место в этом мире. Уверена, мой брат гордился бы мной.
Сейчас я убеждена только в одном. Я перестану говорить «да», когда мне хочется сказать «нет», не буду улыбаться, когда мне грустно, совершать поступки ради оправдания чужих ожиданий, не буду заставлять себя жить в угоду другим. От этого мы все только проиграем. Я хочу быть свободной. Свободной носить приталенную одежду, говорить то, что думаю, обедать острым хрустящим горошком или креветочными чипсами. Свободной быть счастливой и делиться этим счастьем с окружающими.
Сама того не замечая, я оставила позади себя остров Сите, миновала Нотр-Дам, прошла по мосту и поднялась по каменным ступеням, ведущим на набережную, – к тому самому месту, где мы встречались с Джоном. Я достаю заново приобретенную книгу Конрада. Страница 9, строка 17.
«Да. Жизнь продолжается. И время идет вперед, пока перед нами не появляется теневая черта, оповещающая о том, что эпоха ранней юности осталась позади.
Именно в этот период жизни могут наступать такие моменты, о которых я упоминал. Какие моменты? Мгновения скуки или, скажем, усталости, неудовлетворенности. Мгновения поспешных решений. Я имею в виду
