Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
был бы фокус!
– За кого ты меня принимаешь?
– За человека, которому всегда скучно и который готов кинуть меня на съедение тигру ради потехи.
Кристоф улыбнулся: ее страх забавлял и одновременно раздражал его.
– Sicuti enim est aliquando misericordia puniens, ita est crudelitas parcens[31]. А ты не кролик, мой милый цветочек. Охотнику не пристало бояться тигра. Я-то думал, ты жаждешь его шкуры у своей кровати.
Она потерла лоб.
– Вы запретили мстить ему. Но даже если бы я захотела, не пошла бы против него с ружьем. Против таких, как Зильберрад, не выходят с ружьями.
– Ты его переоцениваешь.
На сей раз улыбнулась она:
– Возможно, самую малость. Так вы не его прочили мне в мужья?
– Нет, успокойся. Зильберрад, да будет тебе известно, давно женат, и у него двое сыновей. Но я долго размышлял и понял, что никто пришлый не сможет дать тебе то, что нужно. Поэтому я сам женюсь на тебе. В конце концов, это никого не удивит. Нам все равно пришлось бы это сделать: дольше жить под одной крышей означало бы компрометировать тебя.
Почему-то он ждал, что Агата начнет возражать, может, даже испугается или оцепенеет в нерешительности. Вместо этого она долго молчала, рассматривая свои рукава, потом наконец ответила:
– Думаю, это хорошая мысль.
Глава 17
Агата совсем не удивилась предложению Кристофа, даже нашла в нем резон. Без мужа можно сохранить красоту, но не достоинство. Пройдет несколько лет, и каждый встречный будет гадать, что с ней не так, раз она до сих пор не обзавелась супругом.
А с ней многое было не так. Агата молчала, когда ее спрашивали, зато не могла заткнуться, когда никто не интересовался ее мнением. Ауэрхан обучил ее видеть людей насквозь, но не рассказал, как самой при этом не сгорать со стыда. Она могла поддержать разговор о поэзии Гомера, на память цитировала Мурнера и Лютера – так почему же ей каждый раз было так трудно решить, что надеть?
Для сегодняшней поездки в лазарет она выбрала более практичное платье, чем накануне, но никак не могла определиться с украшениями. Серьги с жемчужными каплями ей подарил Кристоф на пятнадцатилетие. Агата долго сидела перед зеркалом, то снимая, то снова вдевая их в уши, и рассматривала свое отражение так пристально, что начало казаться, будто оно пытается отвернуться. Ей хотелось, чтобы Рудольф заметил, какое красивое у нее лицо: чистая кожа, изящная линия челюсти… Серьги привлекали внимание к тонкой шее и ключицам.
А что, если он посчитает ее разодетой выскочкой и посмеется? От этих мыслей в животе свернулась горячая змея. Агата со злостью сорвала с себя серьги, но, пока сбегала вниз, передумала и вернулась. Пускай думает что хочет! Волосы она собрала в свободный пучок, оставив мягкие пряди вокруг лица. У нее не было при себе поваренной книги[32], откуда можно было почерпнуть идеи для прически, так что пускай будет самая простая.
К ее глубокому разочарованию, в лазарете никто и слова не сказал о ее внешности. Хотя она приехала еще до открытия, ам Вальд с Рихтером уже были там – собранные, готовые начать новый день. Агата тоже взялась за дело так, будто выполняла подобную работу ежедневно. Она очищала раны и накладывала повязки, а потом в сосредоточенном молчании записывала под диктовку отчеты, адресованные городскому совету, все по одной форме:
«Благородные, благоразумные, достойные, мудрые, благожелательные господа! По приказу князя-пробста я обследовал Грету Раушпиль. На ее теле заметны следы чесотки; я бы отправил ее в гваяковую ванну, но ввиду обстоятельств общественные омовения в городе сейчас не проводятся. Посему назначаю госпоже Раушпиль серную мазь».
– У вас красивый почерк, – отметил Рудольф. Это была первая фраза, которую он произнес за целый день. Во время работы они почти не говорили, за исключением сухих реплик, которые касались повязок или обработки открытых ран. – Видно хорошее образование.
– Я знаю пять языков, – зачем-то ответила Агата.
– Латынь, древнегреческий, французский, английский и …
– Иврит.
– Ну конечно, – усмехнулся он. – Увлекаетесь тайными науками?
– Немного изучала астрологию.
У него Уран в первом доме – это очевидно. Непредсказуемый, бунтарь, плывет против течения, любит впадать в крайности. Окружающие видят его человеком с причудами. Мощный десятый дом c Меркурием или Плутоном. Вероятно, Сатурн в квадрате или трине с Солнцем – отсюда и напряженные отношения с отцом, и нелюбовь к своему прошлому, – а также Юпитер или даже стеллиум в двенадцатом доме, который отвечает за больницы, монастыри и тюрьмы.
За обедом в саду на сшитом из лоскутков одеяле ам Вальд держался более раскованно, но все равно сдержанно. Они обсуждали последний выпуск «Зеркала медицины» и благотворное влияние омовений, спорили о symptomata и signa болезней[33] и о том, есть ли прок от лекарств против чумы. Агата отметила, что Рудольф свободно говорил обо всем, что касалось работы, но мгновенно замыкался, едва речь заходила о семье. Она решила больше не трогать эту тему. Однажды он сам вскроет этот нарыв, если захочет, и покажет ей его содержимое.
Сразу после полудня к ним поступила женщина с обожженными руками. Ее привели муж и старший сын. Красную кожу на кистях покрывали налитые мутной желтизной волдыри. Фрау Шольц, как к ней обратился Рудольф, слабо стонала и всхлипывала, держа руки на отлете, словно не хотела признавать, что они крепятся к ее телу. Ее била крупная дрожь.
– Что случилось? Вы ошпарились кипятком? – спросила Агата.
– Нет, – ответил герр Шольц вместо жены. Оказалось, что та сунула руки в костер, на котором горела их дочь. Ей обещали милосердную казнь – отсечение головы, – но в последний миг совет передумал. Семья узнала об этом уже на месте казни. В чем провинилась несчастная? Один раз сходила потанцевать с сыном кожевника из соседнего дома в компании других юношей и девушек. Они ничего плохого не делали, просто хотели повеселиться. Но в Эльвангене уже больше двадцати лет были запрещены пляски. Кто-то донес, и стражники схватили девушку на следующий день, не дав ей ничего объяснить. Ее обвинили бог весть в чем: в том, что кружилась на шабаше голышом, целовалась с животными, просила Сатану наслать на город моровое поветрие…
Фрау Шольц рыдала, пока Агата аккуратно разрезала ей обгоревшие рукава, чтобы Рудольф мог взглянуть на раны.
– Что принести? Будете прижигать маслом?
Он поморщился:
– Господь с вами, фройляйн Гвиннер, откуда вы набрались такого варварства? К тому же ожог не отравлен[34]. Сходите к Рихтеру, попросите его достать
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
