Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Прохоров ошарашенно моргал. Нет, конечно, он знал о тех вещах, о которых говорила сейчас Марта. Знал, что пленные – граждане других стран, содержатся в немецких лагерях неплохо. Только советские военнопленные для нацистов – рабочий скот и топливо для крематория. Но все это казалось каким-то далеким и нереальным, словно вычитанным из книжки. А теперь он видел красивую девушку, для которой это являлось реальностью. Она серьезно интересовалась у него, стоит ли ей ехать в Америку.
– Так ведь скоро, как ты выражаешься, «ваши» придут. Кто тебе тогда выехать даст?
– У отца сестра в Кракове, за учителя замуж вышла, говорила, когда тут совсем худо станет, чтобы мы к ним перебирались. Оттуда, думаю, уехать можно будет. Выход всегда найдется, были бы деньги, продукты, а хозяйство у нас большое, при немцах землю отцовскую нам вернули.
– При немцах, значит, хорошо живется?
Впереди уже маячила деревня.
– Я этого не сказала. Они людей убивают… – Марта повернулась к Михаилу. – Слушай, оставайся у нас. Замли много, а рабочих рук не хватает. У нас родственник в комендатуре писарем служит, тебе документы сделает. Вроде бы ты из города пришел, чтобы заработать, подкормиться. А?
Прохоров смотрел в глаза Марте и понимал, что согласись он, то девушка уже через месяц-другой не оттолкнет его, когда он попытается ее обнять. И свадьба потом будет, и дети у них родятся. Марта даже подалась к нему чуть заметно, словно качнуло ее немного.
«А вдруг и сейчас не оттолкнет?» – мелькнула мысль.
Михаил приподнял руки, но тут же почувствовал, что ему помешает обнять обрез в рукаве. Ответить не успел. От деревни к ним бежал мальчишка и кричал. Что именно, Прохоров не понял, но разобрал два слова: «Муса» и «партизаны». Марта переменилась в лице.
– Он сказал, что по дороге от Лунинеца Муса к Борейшикам своих головорезов ведет. Все на болотный остров уходят прятаться, пошли скорей и мы. Туда Муса дороги не знает. Через топь не проберется. Если только кто-нибудь из наших его не проведет.
– Ты иди, а я остаюсь. Это моя война, – произнес Прохоров тоном, не терпящим возражений, взял Марту за ладонь и приложил ее к своей щеке.
Девушка инстинктивно отдернула руку.
– Ой, я тебя камнем поцарапала! До крови, – испугалась она, словно это было самым страшным, что могло случиться в этот день. – Сейчас платок достану.
* * *
По дороге Пинск – Лунинец катил черный легковой «Мерседес» в сопровождении четырех мотоциклов с автоматчиками. На заднем сиденье машины сидел штандартенфюрер и сверялся с картой. Кончик остро отточенного карандаша дошел до развилки.
– На Борейшики здесь. Направо сворачивай, – приказал эсэсовец шоферу.
Картеж свернул на лесной проселок и покатил уже не так быстро.
– Минут через десять на месте будем, – усмехнулся штандартенфюрер.
Эсэсовец уже представлял себе, что сегодня же вылетит с аэродрома под Пинском прямо в Берлин, чтобы доставить недостающую часть коллекции графа Прушинского Герингу.
Но человек предполагает, а судьба располагает.
Под самым автомобилем громыхнуло. Столб пламени и песка ударил в днище, «Мерседес» подбросило и перевернуло. Из-за деревьев полетели гранаты, застрочил пулемет.
Автоматчики, бросив мотоциклы с колясками, залегли и открыли ответный огонь. Завязался бой. Чудовищная какофония сотрясала лес. Воедино сливались гортанные немецкие команды, русский мат, уголовная феня, предсмертные хрипы, автоматные очереди и взрывы гранат.
Минут через десять бой сам собой затих. Последний живой немец бросил автомат, в котором не осталось ни одного патрона, и поднял руки над головой, из раны в плече густо вытекала кровь. Из зарослей осторожно выбрались двое уцелевших партизан. Муса и молодой карманник. Командир направился к немцу.
– Гитлер капут! – выкрикнул тот с мольбой во взгляде.
– Ясное дело, что «капут», – согласился Муса и выстрелил из «нагана» в упор, уложив сдающегося. – Не агитировать же его в отряд к партизанам переходить. Эх, положили они наших. Придется о потерях в сводке писать. Но ты не ссы, пацан, – повернулся он к карманнику. – Мне вашего брата еще по лагерям и тюрьмам наскребут.
Муса покосился на дымящуюся воронку от взорвавшейся мины.
– Вот уж точно, горит земля под ногами у оккупантов. – Он отошел, раздвинул полы кожаного плаща и отлил на перевернутый «Мерседес». – Вдвоем с тобой мы, конечно, сжечь Борейшики вместе со всеми куркулями и немецкими прихвостнями сегодня не потянем, но этого долбаного летчика, контрика проклятого, к ответу призовем, – произнес он, застегивая штаны.
Карманник уже шмонал убитых, предпочтение отдавал портсигарам и часам. Муса не прерывал этого занятия. Половина награбленного по отрядным «поняткам» переходила к командиру.
Он повернулся и увидел, как со стороны деревни к нему широко шагает Прохоров. Муса усмехнулся, отметив, что руки у Михаила пусты, он отчетливо видел раскрытые ладони. Карманник уже стоял рядом со своим командиром, автомат держал наготове.
– Сдаваться идет? Валить лоха? – спросил уголовник.
– Погоди. Учись удовольствие растягивать.
Хоть Прохоров подошел достаточно близко, Муса делано приложил ладонь к глазам, изображая, что рассматривает нечто далекое. В другой руке он предусмотрительно сжимал «наган».
– Сам пришел, – засмеялся он. – Думаешь, если добровольно сдашься, я деревню полицайскую пощажу? Собакам собачья смерть, огнем и дымом пущу за то, что тебя приютили. Земля гореть будет. А девку, с которой тебя на базаре видели, прежде чем в огонь бросить, всем личным составом во все дыры поимеем…
Прохоров спокойно подходил ближе. Муса шепнул карманнику:
– По ногам стреляй, вот тогда мы его за яйца и подвесим.
Грохотнул автомат. Очередь вспорола голенища сапог. Михаил рухнул на колени. Обрез по рукаву скользнул вниз, оказался в ладони, полыхнул огнем. Карманник, вскинув руки, рухнул навзничь. Затем два выстрела слились в один. Муса упал, ткнулся в песок головой, развороченной пулей, дернулся и затих.
Прохоров выронил обрез, схватился за простреленную грудь и завалился на спину. Еще с минуту он смотрел в раскинувшееся над ним небо, затем оно стало темнеть, как при солнечном затмении, гаснуть, на бывшего летчика навалилась густая темнота…
Марта прижимала к ране батистовый платок, тот напитался кровью.
– Слышишь меня? Не умирай, не уходи.
Михаил тяжело открыл веки. Взгляд его блуждал, словно он не понимал, где находится и что произошло.
– Не закрывай их больше… держись…
Глаза, в которых отражалось высокое небо, зацепились за лицо Марты, задержались на нем. Губы Михаила беззвучно шевельнулись.
– Что ты говоришь? – Марта склонилась совсем низко, прядь выбившихся из-под платка волос упала на щеку Михаилу.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
