Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
И именно поэтому, как ни странно, они продержались до прихода тигровых… Страх заставил их выжить. Страх и благородное безумие — две болезни русской интеллигенции. Одна другую порождает, отрицает и снова порождает, заставляя сидеть в тюрьмах, в психиатрических лечебницах, уходить в бомбисты, идеализировать массы, умирать за царя и против царя, бросаться заряженными пистолями во французских гренадеров и писать пронзительные строки о русских подворотнях, сидя в парижских бистро…
Насмерть перепуганные интеллигенты в коротковатых шинелях и мешковатых бушлатах смогли простоять ровно четыре минуты, оставив на поле боя почти 75% личного состава. А потом ночь породила и исторгла Вацлавски, неожиданно утратившего лубочную свою округлость, размахивающего невесть откуда взявшимся прутом арматуры и топором, сорванным с пожарного щита, без формы, но в белой набедренной повязке, в которой он вдруг стал невероятно похож на индуистского божка. Перед жутким капитаном тигровых катился такой упругий, такой отборный ком добротного, тщательно, вручную отобранного мата, что одно только это повергало нападающих в панику. А когда из-за широкой спины Вацлавски выскочили легендарные тигры-альбиносы, исход боя был предрешен. Летя сквозь коридор вровень с тиграми, Вацлавски то попадал в полосу света от прожекторов, и тогда становилось видно пятнышко охры на его лбу, то почти исчезал во тьме, продолжая выкрикивать свою мантру, не забывая, впрочем, к месту и не к месту добавлять «Ом»: «Я блядь, таких гаспиздяев в ом и пополам гнул!!! Пасти гвал, кадыки выгьизал ом падме в душу в бога мать!!!» И надо заметить, что там, в ночном анекдоте, это выглядело отнюдь не смешно, напротив — это было жутко и попахивало абсолютным, божественным безумием ранних пантеонов.
— Тиг'ев еле собгали потом, — говорил Вацлавски, потягивая чай, и по-кошачьи жмурился от удовольствия, — догвались до к'ёви, касатики. На свистки только хвостами по бокам лупцуют, и г'изут, г'изут, г'изут… Еле отогнали от тел ополченцев. Все-таки… удивили меня г'яжданские, п'яво удивили, не думал, что выстоят… Надо бы их похогонить по-человечески, по-х'истиански. Жаль, капеллана нак'ило во вгемя атаки ДеНойза… Но пгизнаюсь, больше всего меня напугали ваши тейсинтаи. Эти камикадзе на дельтапланах… Аж пот хладный пгошиб, Пётг Петьёвич…
— Признаться, капитан, я и сам был немало напуган, — отвечал я.
— Так вам, батенька, положено, вы г'яжданский и не пытаетесь в военное дело влезать, что вызывает безусловное уважение с моей стогоны. Но я-то бывалый вояка, я ж еще в Пгиднест'ёвье тиг'ев выводил на пий к'ёвавый, на Каябахе камлал, да что там Каябах!… А вот нате-с, испугался…
Прореху в минном периметре заделали быстро. Настолько быстро, что чуть не забыли про оставшегося за периметром Вацлавски. За этот проступок прапорщик минеров лично получил «в йожу за гаспиздяйство». Все это время минеров прикрывали снайпера. И если бы один из них не отвлекся…
— А если бы пгозевали, что бы было, — вздохнул Вацлавски, мрачнея, — ведь мы ж для войны в воздухе не пгедназначены, у нас кайдинально иная специфика…
Но один из снайперов заметил в неверных лучах зарождающегося рассвета гигантскую тушу дирижабля. Не рекламного, а из тех воздушных исполинов, на которых устраивали отели над городом. Он медленно надвигался со стороны ВДНХ, затмевая собой солидный кусок ночного неба.
— По делу бы, и этому снайпегу положено в мойду сунуть. Потому как, йяз он заметил дигижабль, значит, отвлекался от п'ик'ития минегов… Но ведь он нам жизнь спас, Пётг Петьёвич, если газумно гассудить…
Вацлавски дал приказ гаубичникам сбить дирижабль, что и было сделано без особого труда, однако к тому времени дирижабль был уже достаточно близко. Охваченная огнем громадина рухнула не далее чем в полукилометре от башни.
Но еще до того как пылающий сноп коснулся земли, выяснилось, что за ним скрывались до поры около десятка смертников на дельтапланах. По всей видимости, наличие на башне снайперов ни для кого уже не было секретом. И потому камикадзе надеялись подойти за телом дирижабля на максимально возможное расстояние, которое позволило бы им прорваться сквозь пули СВД. Благодарю Господа, что им это не удалось. Господа и того снайпера… Мало того, после падения дирижабля смертники не успели достаточно быстро рассредоточиться, и когда в кого-нибудь из них попадала пуля снайпера и он взрывался, непременно рядом находился кто-то другой, и взрыв одного детонировал взрывчатку на дельтаплане другого… Ни один из дельтапланеристов не достиг даже минного периметра… Но ведь могло случиться и иначе.
— Да собственно, — разворачивая очередную карамельку, добавит Вацлавски, — я думаю, что после таких взгывов и земли-то нечему было достигать. Меня смущает одно, Пётг Петьёвич…
— Что же именно, капитан?
— Как бы этот… хм… скомканый блин не оказался лишь пейвым. Видите ли, наверняка Пинас уже в куйсе, что мы пе'ехватили его депешу и знаем о Тейсинтай. Ну, по к'яйней меге он должен пгедвидеть такой вагиант, иначе г'ёшь ему цена как политику и ст'ятегу. И я бы на его месте сделал так, чтобы мы пегестали думать о том, что в этой депеше сказано.
— Я не совсем вас понял, капитан, — признаюсь я.
— Ну, по сути, что могли эти смегтники? Ну, сколько они могли тащить на себе взгывчатки? Немного, Пётг Петьёвич. Возможно, если бы все они достигли башни, ущегб и был бы сколько-нибудь сег'езен. Но чтобы сквозь снайпегов тиг'ёвых, и все?… Это даже не смешно. Полагаю, что этими смегтниками нам пгосто отводят глаза.
— И чего же нам следует ждать, капитан?
— Понятия не имею, Пётг Петьёвич… Того и стгашусь.
Утро было кровавым. В полнеба разверзлась и росла бесконечно алая рана, а под нею — внезапно притихший город. Не просто притихший, а именно внезапно, враз отрубив все звуки, оставив только это небо перед моими глазами: не было ни канонады, ни выстрелов, ни криков. Я медленно встал и понял, что ноги совершенно затекли и до проявочной мне не дойти. Сел на стул, вытащил дрожащими пальцами сигарету, закурил. И только тогда в мир моей тишины ворвалась отчаянная, взрывающая барабанные перепонки капель плохо завернутого крана.
Восьмизарядный пистолет немецкого конструктора Люгера, сорок пять лет добросовестно отслуживший германской армии, теперь лежал разобранный на старой газете, блестя только что смазанными частями. Поодаль, на обрывке все той же газеты, лежали восемь девятимиллиметровых патронов. Присланный Вацлавски гвардеец с совершенно детским восхищением в плоских, стального цвета глазах, слишком близко посаженных на большом низколобом черепе, протирал куском войлока замок парабеллума. Сам Вацлавски стоял за его спиной и с практически таким же восхищением наблюдал за кучкой бессмысленных в таком виде железок.
— Занимательнейшая штука, Пётг Петьёвич, занимательнейшая! Вы даже не пгедставляете, какой это был пистолет в свое вгемя. Да и теперь пги хм… должном обгащении, он весьма и весьма неплох…
— А как вы считаете, — спросил я, подходя к банке с кипящим темным напитком, — до того, как ваш гвардеец привел его в хм… должный вид — он бы выстрелил?
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
