она.
— Точно, — пробормотала я, под руку с гвардейцем направляясь обратно к Вейну. — Хочешь, дам трубку рядовому Шапину, он тебе подтвердит?
— Не надо, — она, кажется, улыбнулась. — Ты покажешься виталисту?
— Обязательно, Васюш.
— И ляжешь отдохнуть?
— Прямо сейчас лягу.
Вранье всегда мне удавалось. Сестра вздохнула. Поверила.
— Тогда иди. И береги себя, Мариш. И… еще раз скажу, какая же ты молодец, что придумала расспросить Ясницу! Сколько же еще в нем нужных знаний! Знать бы только, о чем спрашивать… сам-то он не сообразит, что рассказывать. Надо прямые вопросы задавать.
«Я-а-а умны-ы-ый! — обиженно загудело где-то в трубке. — Я со-о-бра-зи-и-и-ительный!»
— Умный, умный, — ласково похвалила сестра.
— Он сейчас рядом с тобой? — с легкой завистью спросила я.
— Тут. Важничает, — с таким умилением, как другие говорят про котят, откликнулась Василина. — И масло кедровое лакает, заслужил. Рассказал мне после твоих вопросов кое-что. Я ведь с самого возвращения думаю, как бы отправить огнедухов в помощь войскам. Какой бы поддержкой они стали! Но отправлять их отсюда — а как узнают они куда лететь? И не натворят ли без управления дел похуже, чем инсектоиды? А самой участвовать в боях…
— Не вздумай! — забеспокоилась я. Мы с охранниками остановились у крыльца, и я прислонилась к теплой каменной стене. Гвардейцы отошли на несколько шагов, встали вполоборота.
— Пока в этом нет необходимости, — дрогнувшим голосом проговорила она, — но если понадобится, то я буду там. Мы это обсуждали на военных советах…
— И Мариан с этим согласен? — проговорила я с изумлением, задрав голову и наблюдая за неспешно парящими в небе чайками. Я часто теперь смотрела на небо.
— Он смирится, — тихо сказала Василина. — Если нужно будет, он примет мое решение. Но ведь страна воюет на два огромных фронта, на одном Севере сейчас десятки сражений и почти треть региона под оккупацией, а уж про Юг и говорить не приходится. Я просто не смогу и не успею все охватить, Марина, особенно если учесть, что огнедухам нужно время на восстановление. И я думала — как? А все оказалось просто.
— И как? — поторопила ее я.
— Я как раз хотела рассказать, когда ты замолчала. Ясница сказал, что старшая кровь способна заключить духов в оружие, или амулет, или украшение какое-то. Нужно назначить тайное слово, окропить кровью своей, заклясть в пламени, и потом хозяин амулета сможет призвать их без наличия открытого огня рядом, представляешь? Правда, есть ограничения. Я должна дать им обет и срок освобождения. Чем больше срок, тем весомее должен быть обет. И еще он сказал, что у прадедов наших сил хватало на шесть сотен огнедухов. Сама понимаешь, сколько веков прошло и как кровь наша разбавлена… дай боги, если на пару сотен меня хватит.
— Все равно это огромное подспорье, Василина, — проговорила я воодушевленно. — Ты мне опишешь принцип?
— Конечно. Только, — в ее голосе послышались извиняющиеся нотки, — Марин, он говорил только о старшей крови. Я не уверена, что силы твоей будет достаточно. Попробуй. Но если все получится, прошу, милая, не увлекайся. Нельзя тебе…
— Я буду очень осторожна, обещаю, — прервала я ее торопливо. — А о каких обетах речь? Мне в голову ничего не приходит.
— Ну, — смущенно проговорила Василина, — например, Ясница сказал, что в пик сезона нашего первопредка, в летнее солнцестояние король с огнедухами пляски устраивал. Жгли костры, прыгали через них, в догонялки играли всю ночь. Если король побеждал — еще год в услужении оставались. А если проигрывал, то каждому по алмазу вручить должен был, кровью красной окропленному. В знак свободы и чтобы всегда было у духов чем подпитаться даже вдали от огня.
— Пляски? — озадаченно повторила я. — Догонялки? А посерьезнее что-то нельзя?
— Еще раз духи потребовали в обет отдать им волосы дочерей королевских.
Я потрогала голову.
— Это уже проще.
— Если кратко, то они сами попросят, что пожелают, если твое предложение не понравится.
— Вот и ломай голову теперь, — буркнула я. — Куда деваться, буду пробовать.
— А сама привязка к амулету происходит так…
Следующие несколько минут сестра подробно описывала мне последовательность ритуала, а я старательно запоминала, жалея, что негде записать. Впрочем, ничего сложного там не было.
— Я и Ангелине напишу, — сказала Василина в конце своего рассказа. — У нее-то точно выйдет. И Поле позвоню. И еще… если у меня с амулетами получится, я пришлю тебе несколько штук, Марин. Только придется подождать, пока я их сделаю… И, уверена, Ани тоже сделает для тебя и Дармоншира…
— Спасибо, — голос мой охрип, на глаза навернулись слезы. Потому что она заботилась обо мне, хотя эти амулеты в армии Рудлога были бы не лишними. — Пойду экспериментировать, Васюш. И передай Яснице, что когда мы увидимся, я ему подарю бочку розового масла.
Сестра повторила огнедуху мои слова, и я прощалась уже под довольное фырканье и урчание, напоминающее гул огня в печной трубе.
После разговора с сестрой я прежде всего зашла к леди Шарлотте — она ушла отдохнуть и выпить чаю в свои покои, — и я, опустившись напротив нее в кресло, сжала руки и сбивчиво, не понимая вообще, что хочу от нее услышать и даже боясь думать в сторону какой-то надежды, рассказала про змей, и про ветер, ставший вдруг ураганным, и про похолодевший браслет Люка.
Свекровь слушала меня, то и дело поднося ко рту чашку с чаем. Одета она была в свободное фиолетовое платье, глаза ее были темными, огромными, страдающими. Я видела в них отражение своей боли, и тяжело было добавлять еще — от глупых надежд. Но у кого мне было спрашивать?
— Я не знаю, что думать, — закончила я, едва удерживаясь от того, чтобы не начать снова расчесывать руки. — Вы говорили, что браслеты становятся лечебными в крепком браке. А не помните, действовал браслет у вашего отца после смерти вашей матери?
— Действовал, Марина, — ответила леди Лотта сочувственно, и у меня внутри все оборвалось. Хотя я ведь понимала, что пытаюсь поверить в невозможное. — Отец не снимал его до смерти. Он ведь не женился повторно. И маму любил, очень любил.
— А почему мог похолодеть браслет Люка? — упрямо продолжила я, вглядываясь в нее и ругая себя за то, что бережу, тревожу, заставляю и ее переживать еще больше.
Свекровь поставила чашку и вдруг, закрыв глаза, с нажимом потерла переносицу. А когда открыла — глаза ее были покрасневшими, влажными. И губы — горько изогнутыми, и лицо — почти белым.
— Я не знаю, Марина, — сказала она тяжело. — Не помню такого у отца. Но ведь браслет наследие Инлия, часть его стихии, а
