понравится.
— Я иду в библиотеку, — говорю я, прежде чем Дэниел успевает ответить, потому что, хотя я и пытаюсь, я не знаю, как справиться со счастьем, которое заливает его глаза при моем ответе. — Оливия там, она пошла за книгами. Но ее нет уже целый час, так что я собираюсь пойти туда и вытащить ее обратно из книги по истории, в которой она, должно быть, застряла.
Дэниел снова взял себя в руки и кивнул мне.
— Да, сэр.
— Я скоро вернусь, — говорю я, натягивая пальто.
Холодный ветер с привкусом льда и сосен кружит вокруг меня, когда я выхожу на улицу и начинаю идти по ней. Снег хрустит под моими ботинками, пока я иду. Глядя на серые облака, закрывающие небо, я делаю глубокий вдох.
Кто-то врезается в меня.
Я отшатываюсь назад, когда мужчина в шляпе, почти полностью надвинутой на глаза, сталкивается с моей грудью, быстро огибая угол. Он шатается назад, почти теряя опору. Взмахнув руками, ему удается устоять на ногах, прежде чем он надвигает шляпу на лоб.
Его глаза расширяются, когда он видит мое лицо.
— О, Боже. Мистер Хантингтон, мне так жаль. Я не смотрел, куда иду.
Я тщательно стряхиваю с себя пыль.
— Ясно.
— Мне действительно жаль.
— В следующий раз смотрите, куда идете.
— Буду. Обязательно. — Жалость внезапно заливает его черты, и он еще больше смягчает голос. — И могу я просто сказать, что мне жаль вашу маму.
Холод, не имеющий ничего общего с погодой, проникает в мою грудь, и все, что мне удается выдавить:
— Простите?
— Вашу маму. — Он снова смотрит на меня с ужасной жалостью. — Я не знал, что она покончила с собой. Должно быть, это было таким ужасным потрясением для вас и вашей семьи.
Ощущение такое, будто лед вполз в каждую мою вену, и на мгновение я не могу прогнать ни одной мысли.
— Что?
— Ну, это было в газетах сегодня утром, и… Ну, я просто…
Даже я слышу в своем голосе стальные нотки, когда произношу:
— Уходи.
Не знаю, что он увидел на моем лице, но он отшатывается назад и практически бежит по улице. Холодный ветер кружится вокруг моих рук, когда я достаю телефон, но я почти не чувствую его, когда ввожу нашу фамилию в строку поиска.
На экране мгновенно появляются десятки статей. Все они были опубликованы за последний час. Сердце замирает в груди, когда я просматриваю заголовки.
ТРАГЕДИЯ СЕМЬИ ХАНТИНГТОН НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛА САМОУБИЙСТВОМ.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ХАНТИНГТОНЫ ТАК СЧАСТЛИВЫ, КАК ОНИ ГОВОРЯТ?
МАТЬ ХАНТИНГТОНОВ: ЖЕРТВА ДЕПРЕССИИ.
САМОУБИЙСТВО, СКРЫВАЕМОЕ СЕМЬЕЙ ХАНТИНГТОН.
В моей голове воцаряется неестественная тишина, когда я набираю номер отца и нажимаю кнопку вызова.
Он звонит всего два раза, прежде чем взять трубку.
— Что, черт возьми, произошло? — Успеваю пробормотать я, прежде чем он успевает произнести хоть слово.
— Ты мне скажи, — рычит папа с другого конца линии. — Последний час я занимаюсь устранением последствий. Каждый, кто разместил статью, окажется без работы еще до конца дня. И если они не отзовут эти статьи и не опубликуют новые, объяснив, что были неправы, и принеся унизительные извинения, я обанкрочу этих ублюдков к обеду.
Мой отец почти никогда не ругается, поэтому его резкие слова выбивают меня из колеи настолько, что я не могу сразу сформулировать ответ.
— Как эти чертовы сопливые журналисты узнали об этом? — Огрызается он. — Ты кому-то рассказал?
Моя кровь становится невероятно холодной.
— Только не говори мне, что ты рассказал этой гребаной злато — искательнице? — Он выкрикивает еще одно ругательство, прежде чем я успеваю открыть рот, чтобы произнести слова, которые мне очень не хочется, чтобы оказались правдой. — Я разберусь с этим. Ты разберешься со своей частью. И если позвонит твой брат, скажи ему, чтобы он позвонил и мне. Нам нужно сомкнуть ряды.
Прежде чем я успеваю ответить, он вешает трубку.
Я остался стоять посреди заснеженной улицы, глядя на величественное здание университета впереди.
Где-то там находится Оливия.
Человек, которому я доверил свой самый темный секрет.
Человек, который продал меня через день после того, как мы вернулись в реальный мир.
Ярость пробивается сквозь шок и ужас. Она горит так ярко, что я почти чувствую, как кровь закипает в моих венах. Я сжимаю телефон в руке так сильно, что едва не разбиваю экран.
Оливия, мать ее, Кэмпбелл.
Я доверял ей, а она воткнула нож мне в спину.
Сейчас она узнает, как я поступаю с людьми, которые меня предают.
* * *
Когда Оливия наконец возвращается, уже полдень. Но я рад, что она не торопилась. Это дало мне шанс исчерпать все возможные варианты, а когда я это сделал, у меня появилось время, чтобы привести все в движение.
Входная дверь открывается, а затем закрывается. Я остаюсь на месте, прислонившись к столу в своем кабинете и скрестив руки на груди.
— Александр? — Зовет Оливия.
Я не отвечаю.
— Ты здесь?
Из коридора снаружи доносятся ее шаги. Я не свожу глаз с дверного проема. Через несколько секунд она заглядывает внутрь и улыбается.
Чертова улыбка.
— Ты здесь, — говорит она. Опустив взгляд, она достает студенческий билет и говорит: — Странная вещь произошла в библиотеке. Моя карточка внезапно перестала работать, так что я едва успела вернуться из библиотеки.
— Это потому, что ты больше не студентка этого университета.
— Я… — Она поднимает взгляд на меня и замирает на полу на полпути ко мне. — Подожди, что?
— Ты действительно думала, что твои действия не будут иметь последствий?
На ее лице промелькнула паника.
— Какие последствия? О чем ты говоришь?
Я насмехаюсь.
— О, так теперь, когда ты поняла, что только что испортила все свое будущее ради мелкой мести, ты собираешься притвориться, что не делала этого?
— Чего не делала? — Она вскидывает руки, в ее глазах мелькает гнев. — Что, черт возьми, происходит, Александр?
Моя сдержанность лопнула. Оттолкнувшись от стола, я подхожу к ней, заставляя ее отступить к стене или быть сбитой мной. Но она не выглядит испуганной. Она просто злится. Что приводит меня в еще большую ярость, ведь это еще одно доказательство ее вины.
Когда она прижалась спиной к стене, я делаю шаг в ее сторону и устремляю на нее жесткий взгляд.
— Ты рассказала прессе о моей матери.
— Что? — У нее хватает наглости выглядеть шокированной. — Конечно, нет!
Я вскидываю руку и указываю в сторону улицы.
— Это во всех новостях! Теперь все, блядь, знают!
— И ты думаешь, это я рассказала?
— Ты единственная, кому я рассказал! А через четыре
