Книга Отголоски иного мира - Филипп Янси

Нельзя забывать ни о вечности, ни о преходящем. Бывая за границей, я ношу часы с двумя циферблатами: они показывают время в зоне моего пребывания, но и время в моем родном Колорадо. Анна Ли, основательница общины шекеров, говорила: «Делай свое дело так, словно проживешь еще тысячу лет, но и так, словно знаешь, что умрешь завтра».

Другими словами, надо помнить не просто о двух мирах, но о двух измерениях времени. Жить для Бога нужно здесь и сейчас. Но нужно жить и в будущем, собирая вечные сокровища на небесах — собирая, опять–таки, доброй жизнью здесь и сейчас.

Когда я так поступаю, я ощущаю внутри себя странную трансформацию, своего рода смолтификацию. Память о невидимом мире неуловимым образом преображает меня, помогает служить Царству Небесному даже здесь, на земле. Изменяется ракурс: я смотрю на нашу планету как на возлюбленное Божье творение. Ведь для Бога нет двух миров, а есть только один, который наполнен Его присутствием.

Святой Игнатий Лойола совмещал оба измерения воедино:

«Человек сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога Своего, почитать Его и служить Ему, и чрез то спасти свою душу. Все же остальное, обретающееся на земле, создано ради человека, для того, чтобы помочь ему достичь цели, ради которой он сотворен. Отсюда следует, что человек настолько должен пользоваться всем созданным, насколько оно ему помогает в [достижении] его цели, и настолько должен от него отказываться, насколько оно ему в этом мешает»[81].

***

Вечером 22 ноября 1963 года английский писатель и драматург Дэвид Лодж смотрел в театре одну из своих комедий.

На сцене разыгрывался эпизод о найме на работу. Публика хихикала: герой явился на собеседование с наушником в ухе (дескать, есть в жизни вещи поважнее). По сюжету радио было включено так, чтобы новости, музыка и реклама, не заглушая диалог персонажей, были слышны в зале. И вдруг диктор объявил новость, сюжетом не предусмотренную: «Сегодня был убит американский президент Джон Кеннеди».

Зрители ахнули. Актер моментально выключил радио, но было поздно. В один миг реальность внешнего мира разрушила искусственный мир театральной постановки. Спектакль был скомкан: все дальнейшие события пьесы казались поверхностными и несущественными.

Град Божий и города мира сего существуют в параллельных вселенных (с нашей точки зрения), которые обмениваются низкоуровневыми сигналами. Есть опасность, что мы слишком уж обживемся в этом мире, забыв о мире ином. Подобно заядлым театралам, мы попадем в реальность столь увлекательную, что забудем о другой, настоящей реальности — до тех пор, пока она не даст о себе знать.

Чары мира сего разрушает смерть. Работая над этой главой, я узнал, что мой умный, добрый, глубоко верующий друг Лью Смидс, развешивая дома рождественские украшения, упал с лестницы. Он впал в кому, и врачи уже на следующий день отключили аппарат искусственного дыхания. А ведь Лью строил планы на будущее, думал, как он проведет Рождество с семьей… И вдруг, в один миг, этого земного будущего не стало. Но главным для моего покойного друга всегда был мир иной, пусть даже Лью, как и все остальные, не мог его отчетливо видеть и полностью понимать. Я не сомневаюсь, что Лью ушел с земли, предвкушая самое удивительное Рождество в своей жизни.

Чтобы внезапно осознать близость града Божьего, часто требуется трагедия: убийство, падение друга с лестницы, взрыв небоскребов в нижнем Манхеттене. Град мира сего не дает о себе забыть: его сигналы долетают до органов наших чувств, манят и влекут. Град Божий, напротив, тих и незрим. Существует ли он вообще? Однако пропасть можно преодолеть – через молитву, внимательное вслушивание…

Вскоре после начала второй мировой войны, 22 октября 1939 года, Клайв Льюис — кстати, ему суждено будет умереть в один день с Кеннеди — произнес в оксфордской церкви Святой Девы Марии проповедь. Он начал ее с вопроса, который тревожил всех студентов Оксфорда: стоит ли в такое время заниматься математикой и классическим греческим языком, средневековой английской литературой и историей? «Не равнозначно ли это игре на лире, когда полыхает Рим?»

Профессор Льюис деликатно напомнил студентам, что война лишь проявила ситуацию, которая существовала всегда. Никто из нас не знает дня своей смерти: война лишь усиливает возможность, что это случится вскоре. И вопрос не в том, стоит ли изучать литературу в военное время, а в том, стоит ли изучать литературу вообще. Мудрый человек, гражданин града Божия и града мира сего, постоянно помнит и о времени, и о вечности.

Мой знакомый английский издатель стал получать от некой монахини открытки, исписанные тонким мелким почерком. Монахиня производила впечатление человека, хорошо знающего искусство. Проведя небольшое расследование, издатель выяснил, что Уэнди Бекетт из конгрегации Сестер Божией Матери Намура — очень неглупая женщина с филологическим образованием. Живет она в фанерном вагончике на территории кармелитского монастыря. Почти весь день проводит в молитве, уделяя работе всего два часа. А работа ее — переводить средневековые латинские рукописи, а еще она изучает живопись по репродукциям.

Кому–то на Би–би–си пришло в голову сделать документальный сериал, в котором монахиня водила бы зрителей по музеям и картинным галереям мира и рассказывала об экспонатах. Пожилая, лет за шестьдесят, старомодная монахиня в рясе, в очках с толстыми стеклами и с кроличьими зубами никак не соответствовала представлениям о телезвезде. Тем не менее, сестра Уэнди стала сенсацией, сначала в Великобритании, а затем в Соединенных Штатах. Ее книги об искусстве вошли в список бестселлеров, и она заняла одно из первых мест среди знаменитостей туманного Альбиона.

Но сестра Уэнди как будто и не заметила своей трансатлантической славы: она продолжала жить в маленьком вагончике, посвящая восемь часов в день молитве. Журналисты были потрясены: у нее нет телевизора, она не читает газет. «Они мешали бы мне молиться», — объяснила монахиня. Ей было важно, чтобы ее мысли были заняты Богом, а не внешним миром.

Я смотрел передачи с сестрой Уэнди, и у меня возникло впечатление, что она смотрит на искусство, особенно религиозное, с двух разных ракурсов. С одной стороны, она видит мазки на холсте, художественные приемы, использование цвета и тени. С другой — прозревает глубинный эстетический и духовный смысл, который вложил в свои творения художник. Долгие