Собаньскую, а одесская публика потешалась «войной салонов» этих двух дам.
Но в доме Воронцовых Собаньскую принимали ради поддержания служебных отношений начальника военных поселений и генерал-губернатора. В 1825 году Каролине было 30 лет, что тогда считалось уже утраченной молодостью, но совершенно не мешало ей покорять, завлекать, сводить с ума. Относительно ее романа со служащим при Витте чиновником Бошняком история умалчивает.
Александр Карлович Бошняк, помещик Костромской губернии, был на несколько лет старше большинства декабристов (он родился в 1787 году, Сергей Волконский и Михаил Орлов оба были на год младше, а они из числа самых взрослых членов тайных обществ). Еще в младенчестве его было записали в гвардию, как тогда водилось, но вышел указ Павла I, требовавший всем офицерам явиться на действительную службу – именно ради исключения таких малолетних мнимо служащих.
В 1799 году – в тот год родился Пушкин – Бошняк был зачислен юнкером в коллегию иностранных дел и определен в московский архив (тогда это был крупнейший государственный архив, хранивший документы русской истории), став одним из «архивных юношей». Тогда же он поступил учиться в московский университетский пансион. Это был род университетского колледжа для юношей благородного происхождения, потому что сам университет обучал в основном разночинцев и дворяне его не жаловали. Товарищем и приятелем Бошняка по пансиону был поэт Василий Андреевич Жуковский.
Со временем из архива Бошняк перешел в департамент внутренних дел, позже вовсе уволился и поселился в костромском имении. В 1812 году служил в ополчении. Написал и издал под чужим именем нравоучительный роман.
Но преимущественно Александр Бошняк увлекался ботаникой и приобрел на этом поприще некоторую известность, издал двухтомное описание своих ботанических путешествий по западным и южным губерниям, в его честь названо растение «бошнякия».
Цветные рисунки для его книги делали специально им обученные крепостные. Собранные Бошняком гербарии, коллекция насекомых и библиотека после его смерти были переданы в Московское общество испытателей природы, существующее поныне.
Брат его Константин служил в кавалерии, и как раз в его эскадрон под видом «корнета Александрова» поступила знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова. Сын Константина Карловича стал моряком, участвовал в Амурской экспедиции адмирала Невельского, исследовал низовья Амура, берега Сахалина и открыл бухту, где теперь стоит город Советская Гавань.
В 1820 году Александр Карлович унаследовал имение в Херсонской губернии, близ Елизаветграда, и перебрался туда. Там он познакомился с графом Виттом и поступил к нему на службу, именно в качестве секретного агента. Витт позднее, во время следствия над декабристами, объяснял, что имел от императора Александра I специальное поручение вести наблюдение за несколькими губерниями (Киевской, Волынской, Подольской, Херсонской, Екатеринославской, Таврической), а особенно за городами Киевом и Одессой, «причем его величество изволил поручить мне употреблять агентов, которые никому не были бы известны, кроме меня; обо всем же, относящемся до сей части, никому, как самому императорскому величеству, доносить было не позволено». (Замечу, что поскольку на момент, когда Витт писал это объяснение, Александр I уже умер, подтвердить точность его слов было некому.) Таким агентом и сделался Бошняк. По свидетельству Сергея Григорьевича Волконского, он был «человеком умным и ловким» и позаботился создать себе репутацию «передового лица по политическим мнениям».
В разговорах с графом Виттом с глазу на глаз Бошняк был другим. «Одинакие чувства, одинакие мнения час от часу нас сближали, – объяснял потом Бошняк Следственному комитету. – Нередко разговоры наши клонились к изысканию причин глухого ропота и неудовольствия, которых отголосок гремел как в малых, так и в больших обществах. Постепенно соглашались мы, что сей ропот, сии неудовольствия должны быть возбуждаемы, усиливаемы, и не без цели, какими-нибудь злонамеренными людьми».
Наконец, Витт признался новоявленному почти что другу, что имеет поручение тайно надзирать за югом империи, «что ему известно семейство Давыдовых как скопище врагов правительства» и одного только Бошняка «находит он способным рассеять мрак, которым окружают себя злодеи, и что именем правительства требует от меня безусловного повиновения».
О своей реакции Бошняк сообщил следствию не без кокетства: «Пораженный сим препоручением, которого важности не мог я не постигнуть… я должен был необходимо обратить внимание на способности мои и рассмотреть беспристрастно, соответствуют ли оные столь затруднительному предприятию. В кругу родных, друзей и соседей я не мог приобресть навыка в лицемерии, хитростях и пронырствах; однако, при природной твердости, воображая, что я не лишен и тонкости в уме, я польстился успехом. Но другая мысль убивала меня! Я страшился, чтоб общество не причло поступка моего к другим каким-либо видам, кроме истинной любви к государю и отечеству, чтоб не смешали меня с теми низкими душами, которые из мелкой корысти предают и друзей и клевретов своих, наконец, чтоб самая память моя не была очернена столь презираемым именем шпиона! Страшился, но судил, что есть случаи, в которых истинно любящий государя и отечество подданный обязан жертвовать для защиты их и самою доброю славою, – решился – и пожертвовал ею!»
Короче говоря, Бошняк отлично знал, что доносчиков презирают все, включая тех, кто пользуется их услугами, и очень хотел оправдать себя даже перед Высочайше учрежденным следственным комитетом для изыскания о злоумышленных обществах (так он официально именовался). Я привела столь длинную цитату потому, что мы очень мало знаем о том, каким, в сущности, человеком был Александр Карлович Бошняк. Здесь он как-никак о себе рассказал.
Итак, весной 1825 года Бошняк познакомился с Лихаревым, «молодым человеком пылким и неосторожным», сумел втереться в доверие. Лихарев принял его в общество и познакомил с Василием Давыдовым, «который попался также в эту ловушку» (эти обстоятельства поведал в своих мемуарах С.Г. Волконский). Затем Бошняк сделал сильный ход: от имени графа Витта объявил, что тот придерживается сходных убеждений, сам желает вступить в общество, тогда на стороне заговорщиков будут все южные военные поселения; а поскольку Витт, при его-то должности, не может лично войти в связь с тайным обществом, то Бошняк будет посредником. Давыдов известил о предложении Витта Тульчинскую директорию Южного общества, то есть Пестеля и Алексея Петровича Юшневского, генерал-интенданта 2-й армии, человека вдумчивого, осмотрительного, практичного. Юшневский остудил увлекшихся сотоварищей: «Можно ли довериться Витту? Кто не знает этого известного шарлатана? Мне известно, что в настоящую минуту Витт не знает, как отдать отчет в нескольких миллионах рублей, им истраченных, и думает подделаться правительству, продав нас связанными по рукам и ногам, как куропаток». Так Юшневский сказал присланному к нему Пестелем декабристу майору Лореру, служившему под началом Павла Ивановича; а в то время миллион рублей – совсем не то, что сейчас, это была по-настоящему огромная сумма.
Юшневский и Пестель сочли предложение Витта провокацией. Решено было стараться предложение отклонять, но не выказывая
