юг. Оставила новому городу болота, пруды и озёра, в местах, где обе реки порознь текли: Старая Кубань, Покровские Карасуны, Дубинские Карасуны. Слой органического ила достигал нескольких метров. Что-то пришлось осушать, где-то наводить переправы. Поэтому город и застраивался хаотично, а ближе к окраинам, вообще кто во что горазд. Особенно после войны.
Шофёры, впервые заезжающие сюда, обычно ругаются матом. Поди, разберись в этом лабиринте с десятками тонн металла в виде дорожных знаков! Свернул не туда — плутаешь до вечера.
Такой он, Краснодар, нестандартный, неоднозначный. У всех городов набережная это место семейного отдыха, здесь — вечный аврал. Нет покоя правому берегу из-за своенравной реки. От КРЭС до завода имени Седина сплошные размывы.
Как мы не тянули в дороге волынку, а всё равно приехали на полтора часа раньше, чем надо. Выйдя из телефонной будки, Иван Кириллович был обескуражен:
— Гости только что выехали на экскурсию, скоро освободятся. Нам велено добираться до библиотеки имени Пушкина, там ждать. Автобус можно поставить возле крайкома. Это почти рядом.
— Не успеют, — сказал нелюдимый дядька, который, по моим наблюдениям, ни с кем кроме Кирилловича не общался и водку не пил. (Я, грешным делом, подумал, что он кагэбэшник). — Вряд ли они обернутся за полтора часа. Поехали лучше ко мне. Чаю попьём, да я хоть переоденусь. Обносился в этих командировках. Телефон у меня есть. Если что, перезвоним.
— А вдруг да успеют? — не поверил главный редактор.
— Что я, друзей по экскурсиям не водил? У нас все маршруты горисполкомом утверждены. Скажу хоть сейчас, где они примерно находятся, что будут смотреть, когда вернутся в гостиницу.
— И где же? — спросил Гуржиан. В отличие от остальных, он не курил и стоял у дверей автобуса с блокнотом и авторучкой.
— Если выехали, значит, в сквере напротив крайкома писатели побывали, едут сейчас в парк имени Горького, или уже там. Потом им покажут бывшее здание почтово-телеграфной конторы на улице Шаумяна. Рядом музей, без него никак. Оттуда опять на Красную, к архитектурному ансамблю «Аврора». Там действительно есть на что посмотреть. Всем городом строили. С литераторами у нас так. А были б они врачи, им бы ещё показали мединститут и краевую больницу.
Павел Николаевич хотел ещё что-то спросить и даже сказал: «а если б…», но главный редактор его перебил:
— Смотри Иван, ты здесь старший, тебе и решать. Поехали, мужики.
Поэты затушили окурки. Мне тоже пришлось шугануть своего корефана. Витька ни разу ещё не видел вживую ни многоэтажных домов, ни телефона с трамваем. Стоял бы до вечера, крутил своей стриженой головой. Ему говоришь, «погнали», а он «щас да щас…»
Думал, в автобусе начнёт доставать своими вопросами. Нет, задал только один и тот сам себе:
— Как они так строят, что дом от дома не отличить?
А за окном улица Карла Либкнехта с шеренгой хрущёвок. Это Витька ещё кинотеатр «Аврора» не видел. Вообще б охренел.
С козырного места никто меня не сгонял. Я с него слинял сам. Сообразил взрослым умом, что человеку нужно будет показывать дорогу. Откуда шофёр знает, где живёт этот самый Иван, если он не подскажет?
В Краснодаре я бывал часто, но знаю его плохо. Изучил только три точки: вокзал, аэропорт, центр. Потому и внимательно слушал, что скажет новоявленный гид между командами «дальше прямо» и «здесь направо». Он, наверное, думал, что Кириллович до сих пор стоит за спиной.
— Раньше были сады сельхозартели села Калинино, огороды, поля, пустыри. Теперь городок нефтяников: благоустроенные дома, асфальт, скверы и цветники. По тысяче человек в день выходили на работы по благоустройству: студенты, коллективы горпищеторга, краевого суда… ещё два квартала вперёд, во-он до того светофора.
В общем, пока мы доехали, Иван успел рассказать, что всего за один день жители посадили более тысячи тополей, клёнов и ясеней, подготовили к асфальтированию тротуары и мостовые, погрузили и вывезли лишний грунт.
А жил он далековато от места описываемых событий, в тесном уютном дворике, увитом плетьми дикого хмеля под самые крыши. Под аркой прошли, и там. Было здесь небольшое крылечко, сараи, сарайчики и сараюшки, резная беседка. А самое главное — тень. На последний второй этаж вела железная лестница в крупных белесых соцветиях.
— Хорошо! — сказал кто-то из-за спины. — Как будто в сказку попал. И скамеечки есть. Век бы сидел и курил.
— Правда, Иван, — поддержал его главный редактор. — Куда нам такой оравой в однокомнатную квартиру? Иди, переодевайся, под душем ополоснись, а мы тебя здесь подождём.
— Можно мне в туалет? — подал голос Витька Григорьев.
— Хорошее дело! — одобрил Киричек. — А я ведь, пожалуй, тоже не окажусь. Не всё ж нам в походных условиях по кустам да посадкам? Ну что, мужики, кто со мной, тот герой?
Витька проводили в конец коридора, показали, как пользуются мудрёной аппаратурой. Остальные прошли на кухню. Она же была и рабочим кабинетом Ивана. Метраж позволял.
Сразу за дверью узкий диван-кровать, над ним книжная полка. У окна письменный стол: неполная пачка чистой бумаги, пишущая машинка «Москва», а в ней короткие строки, местами исчёрканные большими буквами «ж».
'Над кипучей ревучей Лабой
Поднимается свод голубой.
Над холодной дорогой Лабы
Вековые склонились дубы.
Высоки и тесны берега,
Не молчит ни минуты река,
То гремят её громом слова,
То шумят, как трава-мурава…'
Когда-то я это читал. Вот только не помню где.
— Ну, Беляков, ты и настрогал! — с восхищением выдохнул Киричек.
Сашка стоял около книжной полки, бегло тасуя в руках стопку из нескольких поэтических сборников. Я оборачивался на его голос просто полюбопытствовать, что ж там такое настругано? В мыслях не было что-нибудь говорить. Само прорвалось:
— Гля! А такая книжка у меня в детстве была!
Даже не помню, когда я последний раз «глякал».
Иван затрясся плечами и за малым, не уронил
