будущей расправой над союзом, в чём, похоже, ахейцы не сомневались. Критолай агитировал города против римлян (Polyb. XXXVIII.9.7–9), запретил взыскивать долги и отсрочил до конца войны взимание недоимков (Polyb. XXXVIII.9.10). Но эти меры не были «социально-революционными», как полагает Ф. Хайхельхайм[1084], они имели целью сплотить ахейцев и расширить социальную базу движения. Только вступив в конфликт с Римом, руководители союза стали искать опоры в массах[1085], прежде они не проявляли столь трогательной заботы о народе. Очевидно, стратег лишь спекулировал проблемой задолженности, но «народ поверил ему и пошёл за ним» (Polyb. XXXVIII. 9.11).
В этом нельзя видеть борьбу против знати, Диэй и Критолай сами были аристократами, социальные меры вызывались чисто политической соображениями.
Если подвести итоги, то для Ахейского союза причинами войны следует признать: 1) морально-психологический момент – взаимную неприязнь греков и римлян, усилившуюся к 146 г. до н. э.; 2) обиды союзу от римлян; 3) оскорблённое чувство «национального» достоинства ахейцев; 4) желание сохранить территориальную целостность союза; 5) желание добиться независимости от Рима или, по крайней мере, стремление заставить римлян видеть в ахейцах равноправных союзников, но не бесправных подданных.
В историографии проблемы первые три момента не освещены должным образом и не получили детальной разработки, особенно первый из них. Между тем нам они представляются чрезвычайно важными, и они объясняют, почему Ахейский союз поднялся на борьбу с могучим Римом.
В 146 г. до н. э. стратег объявил войну Спарте, фактически – Риму, который стоял за спиной спартиатов[1086]. Часть знати и просто осторожные люди протестовали (Polyb. XXXVI.11.1), но «чернь» была за войну (Polyb. XXXVIII, 10, 6). На наш взгляд, это свидетельствует не о большем патриотизме народа и не о том, что бедные ненавидели римлян больше, чем богатые. Причина такого поведения «низов» кроется именно в социальной демагогии Критолая: война была выгодна народу, т. к. отмена долгов и отсрочка недоимков были заявлены только до конца войны, поэтому бедноте она была просто необходима, хотя бы на какое-то время.
Таким ловким ходом стратег привязал народ к себе, но и сам оказался заложником собственной хитроумной политики: в ходе военных действий «простолюдины» надеялись вырвать для себя ряд новых уступок, поскольку они составляли абсолютное большинство ахейского войска и их ценность для союза во время войны многократно возрастала. Значительная часть патриотически настроенной аристократии и богачей тоже была за войну. Но немало было и тех, кто резко возражал против неё, и не потому, что они любили римлян, – из описания Полибием предыдущих событий видно, что проримски настроенных элементов в союзе было крайне мало. В отличие от малоимущих, состоятельным людям было что терять, они желали стабильности и не хотели резкого усиления влияния народа, неизбежного во время войны.
Наконец, «верхи» были лучше образованны и лучше информированы, а потому и более осторожны, они понимали, как трудно устоять против римской военной машины, и старались подавлять эмоции и не поддаваться чувству справедливого гнева на коварных римлян. Впрочем, среди простого народа тоже были осторожные люди, но победил общий эмоциональный настрой на войну. Ахейское общество, и без того далеко не однородное, в этом вопросе оказалось расколотым на два лагеря. К этому добавились и другие противоречия, существовавшие всегда и накопившиеся ранее. Как всегда в социально раздираемых полисах, война с внешним врагом приобрела оттенок гражданской. Массы выдвинули и социальные требования, Критолай отнюдь не был «демократом», но опора на народ вынуждала уступать, поскольку единства ахейцев достичь не удалось. Социальная радикальность руководителей союза представляется именно вынужденной.
Римский наместник Македонии Метелл, внимательно наблюдавший за развитием событий, не дожидаясь консула, совершил быстрый марш и разбил ахейское войско в Локриде[1087]. Стратег погиб, его преемник Диэй провёл всеобщую мобилизацию, пошёл на экстраординарные меры: взял в армию 12 000 освобождённых рабов, богатых заставил помочь деньгами. Оппозиция, оживившаяся после проигранного сражения, была жёстко подавлена (Polyb. XXXIX.11). Недолгое правление Диэя имело характер военной диктатуры, что объясняется не его властолюбием, а необходимостью консолидации перед угрозой уничтожения. Очевидно, с той же целью Критолай ранее провёл предложение «о неограниченной власти стратега» (Polyb. XXXVIII.11.7).
Союз мог выставить 40 000 воинов (Polyb. XXIX.24), но Диэй даже вместе с освобожденными рабами собрал всего лишь 15000 (Paus. VII.15.7–8), что нельзя объяснить даже большими потерями в Локриде. На это обстоятельство обычно не обращают внимания, а ведь оно очень многозначительно и, на наш взгляд, начисто опровергает тезис о всеобщей поддержке народа, социальном характере войны и измене олигархов. Именно народ, составляющий армию, на последнем этапе войны в решающий момент уклонился от участия в битве. Возможно, до некоторой степени это объясняется тем, что поражение союза стало очевидным и утратила смысл возможность вымогать у руководителей федерации новые социальные уступки.
Характерно, что до конца сражались лишь ахейские патриоты, предводители союза, болезненно переживающие зависимость от Рима и поднявшие союз на войну за свободу. Руководящей силой войны были именно патриотически настроенные аристократы, типа Диэя и Критолая.
В 146 г. до н. э. ахейцев окончательно разгромили на Истме (Paus. VII.16.2–3). После этого все греческие союзы были распущены, греки обезоружены, Фивы и Халкида лишились своих стен (Polyb. XXXIX.2; Zon. IX.31). Ахейцы и их союзники стали данниками Рима. Столица Ахейского союза город Коринф был отдан на разграбление римским воинам, уцелевших жителей продали в рабство (Liv. Epit. Lll; Veil. Pat. 1.13). Город был разрушен до основания, и на его месте запрещено селиться. Тем самым сенат наглядно показал, что будет с теми, кто осмелится пойти против Рима[1088].
Павсаний сообщает, что после 146 г. до н. э. римляне устранили в греческих городах демократию и установили форму правления на основе имущественного ценза (Paus. VII.16), но здесь речь идёт только о тех городах, которые участвовали в войне против Рима. Это объясняется не принципиальной антидемократичностью сената, а соображениями целесообразности. Теперь, когда вся Греция однозначно перешла в руки римлян, фактически стала их провинцией, они уже не были заинтересованы в смутах и усобицах на её территории, напротив, стремились к стабильности обстановки. Вполне логично, что сейчас они делали ставку на имущих, которым было что терять, которые поняли, что вооружённая борьба с могучим Римом бесперспективна, и потому искренне желали того же самого – стабильности и покоя. В целом имущие были более лояльны, для них потребность в покое становилась сильнее, чем стремление к свободе[1089]. Однако такая ситуация сложилась лишь после Ахейской войны, к последней трети II в. до н. э., и проецировать её на предыдущие события едва ли оправданно.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что характер Ахейской войны следует определять, лишь исходя из тех целей
