Тихо вздохнув, она развернулась на его коленях и обвила его шею руками. А затем уже она поцеловала его крепче, пробуя его на вкус языком, раздвигая свои губы и ожидая от него того же.
Он принял то, что она предлагала, впиваясь в ее рот снова и снова, пока остатки паники, наличие которой он отказывался признавать, не рассеялись, пока они оба не задрожали от желания, а не от страха.
Он должен остановиться, предостерег его тоненький голосок в голове. Он не должен позволять себе ничего, кроме поцелуев. Они ведь на пляже, ради всего святого! Голос погромче напомнил ему, что этот пляж находится по крайней мере в миле от дома и скрыт от посторонних глаз скалой. Он не сможет сделать все так, как мечтал, но он мог сделать это. Он мог сделать ее своей.
Тоненький голосок в голове стих.
Он позволил рукам скользнуть по ее плечам, стараясь не задеть заживающую рану, вниз по ее телу, а потом вверх по спине, чтобы расстегнуть пуговицы на платье. Только несколько, чтобы стянуть лиф с ее плеч, и тогда только ее тонкая сорочка останется между ним и телом, которого он желал. Он не позволил себе сразу же наброситься на нее. Опуская ее на песок, он мучил их обоих, прокладывая дорожку поцелуев по ее шее, ключице и, наконец, по вырезу ее сорочки, где ткань едва прикрывала разгоряченную кожу. Он задержался там, наслаждаясь резким контрастом поверхностей, почти так же, как он наслаждался ее прерывистым от желания дыханием, когда воспользовался языком, чтобы попробовать на вкус кожу под тканью.
Он мог дразнить ее, слушая звуки ее наслаждения бесконечные минуты. Он мог бы, если бы они были в постели за запертой дверью. И если бы из-за затянувшегося периода отказа от удовлетворения страсти он не лишился самообладания.
—Я хочу тебя.
Он медленно стянул ее сорочку вниз, сопровождая это движение прикосновениями своего рта, выдыхая слова в ее грудь.
— Хочу тебя. — Он легонько провел рукой по маленькому розовому соску и зажмурился, услышав ее стон, когда она выгнулась навстречу ему. — Пожалуйста.
Это была не мольба. Он не умолял. Это было соблазнение — сладкие слова, которые любой мужчина говорит женщине, когда пытается уложить ее в постель. Теперь Хантер уже не мог отступить. Все его естество противилось этому, когда податливое тело Кейт выгнулось под ним, изнемогая от желания.
Какие бы слова он ни говорил, искренние и лживые, они разжигали в ней страсть. Хотя он отрицал бы это позже, в тот момент он отдал бы все что угодно, все, что у него было, если бы в результате она стала принадлежать ему.
— Кейт.
— Да.
Еще одна волна дрожи пробежала по его телу, и он не мог понять, была ли это дрожь облегчения, или предвкушения, или даже — Господи, помоги! — волнения. «Она станет сейчас моей. Моей!»
Он собственнически пробежал руками по ее телу, желая убрать все слои одежды между ними. Он хотел увидеть ее обнаженной и распростертой перед ним, как подарок. Он хотел ощутить каждый дюйм ее кожи каждым дюймом своей. В следующий раз, уговаривал он себя. В следующий раз, когда они будут женаты, он неспеша разденет ее и не оставит без внимания ни один изгиб, ни одну выпуклость ее тела. А сейчас было достаточно, более чем достаточно, сдвинуть или отбросить самые мешающие части одежды, чтобы почувствовать тепло и тяжесть ее груди, медленно приподнять ее юбки, проводя ладонью по ее стройной ноге, услышать ее прерывистое дыхание, когда он обнаружит жар в месте соединения ее бедер.
Он слушал ее всхлипы и вздохи, наслаждался тем, как она извивалась под ним, сгорая от желания, когда он оказался у входа в ее лоно. «Не торопись, — приказал он себе, — дождись, когда она застонет. Нет, когда она простонет мое имя».
— Хантер!..
— Эндрю, — прошептал он.
По причине, о которой он не хотел думать, ему нужно было услышать, как она это произнесет.
— Эндрю!.. — простонала она ему в рот, вызывая новую волну дрожи в его теле.
Он вошел в нее медленно, давая ее телу возможность привыкнуть к нему и позволяя себе смаковать каждый восхитительный момент.
Она вцепилась пальцами в его плечи, сначала легонько, потом все сильнее, по мере того как он продвигался глубже. Когда он прошел сквозь барьер, который означал ее невинность, он мог поклясться, что ее ногти, впившиеся в его плечи, стали красными от крови.
— Прости, милая. — Он крепко прижал её к себе. — Прости. Скоро станет лучше.
Она произнесла нерешительно, и не очень страстно, и, если он не ошибался, слегка покровительственным тоном:
— Да… хорошо.
Она пыталась щадить его чувства, понял он и чуть не засмеялся. Он бы засмеялся, если бы они оба не испытывали в этот момент очень разный по своей природе дискомфорт.
Он хотел двигаться. Ему нужно было двигаться.
— Мы подождем, — прошептал он, касаясь губами ее губ. — Сколько ты захочешь. Мы подождем.
Игнорируя инстинкт, который требовал, чтобы он продвигался дальше внутрь нее, пока не будет удовлетворен, он обнял ее и остался недвижимым, абсолютно недвижимым, пока ее хватка не ослабла и он больше не чувствовал тяжелый стук ее сердца своей грудью. Когда он уже не сомневался в том, что ее боль начала проходить, он ослабил объятия и занялся разжиганием в ней страсти.
Он поцеловал ее долгим, опьяняющим поцелуем и снова пробежал по ее телу руками, вновь находя те места, прикосновения к которым заставляли ее раньше всхлипывать и вздыхать. Он шептал слова ободрения, сладкие и ласковые, которые заставляли ее улыбаться и краснеть.
Она вздохнула, когда он провел ладонями по ее груди, захныкала, когда он коснулся чувствительного места под коленом, и застонала, когда его пальцы оказались там, где соединялись их тела.
Потом он задвигался внутри нее — сначала медленно, следя за ее реакцией. Когда она снова застонала и выгнулась навстречу ему, он ускорил темп. Он смотрел не отрываясь, как она запрокинула голову, закрыв глаза и раздвинув губы в крике наслаждения.
«Прекрасна!» — пробилась мысль сквозь пелену желания. Она была прекрасна в своей страсти.
А потом все мысли ушли. Осталась только все возрастающая потребность, долгое, тяжелое напряжение в стремлении удовлетворить ее, и захватывающее зрелище, и ощущение того, что Кейт достигла экстаза за пару секунд до того, как это сделал он.
Прошло несколько долгих минут, прежде чем Хантер смог перекатиться на спину и прижать к себе Кейт.
— Я сделал тебе больно, милая?
Все же ему бы не помешало больше самообладания. Он собирался дать ей свою фамилию, постель и только потом свое самообладание, но было уже поздно менять порядок вещей.
— Нет. Ну, немного, сначала, — призналась она, и он мог поклясться, что почувствовал, как потеплела ее щека на его груди. — Но потом нет. Это было… Я не знаю, как это выразить… Прекрасно?
Он не должен спрашивать. Не должен. Но он просто не мог не спросить:
