она?
– Ее муж забрал, а я… надеялся с тобой поговорить. Но тебя дома уже не было. Потому, когда Яна уехала, я взял на себя смелость заняться кроваткой для Жени, пока ты не пришла.
– Зачем? – посмотрела я подозрительно на мужчину, от одного вида на которого хотелось рыдать и каяться, и снова рыдать и каяться. Вот только я не в том положении, чтобы соглашаться на полумеры. Будь иначе, меня бы устроил и Кравцов в качестве моего мужчины. Но, так как пообещала себе думать исключительно в интересах дочери, то я должна быть полностью уверена в своем мужчине и в его преданности нашей семье. Если не мне, так моей дочери. Я должна знать, что моя девочка будет самым дорогим в списке приоритетов моего будущего избранника. К сожалению, пока складывалось так, что в списке привязанностей у Павла я числюсь далеко не на первом месте.
Потому, несмотря на почти болезненное желание кинуться мужчине на шею и просить больше не уходить, как бы и ни чудила, я молчала, ожидая, когда Павел скажет о причине своего прихода. Уже сейчас я ждала и одновременно боялась, что он пришел заключать очередную сделку со мной. Договариваться, чтобы выгородить сестру и выторговать ей лучшие условия.
И была готова к тому, чтобы указать мужчине на дверь в этом случае, даже если после ухода я умоюсь слезами. Я устала ограничиваться полумерами. С меня хватит. А моя дочь и подавно не должна с этим сталкиваться. Хотя бы в тех случаях, когда от меня что-то зависит.
– Чтобы не мучиться в ожидании, – потупил он взглядом и совершенно смешался, когда я холодно спросила:
– И как? Не мучился?
– Мучился, но хоть руки были заняты, – выразительно покрутил он в руках какую-то металлическую закорючку, которая, вроде как, называлась «шестигранником». Наверное. – Мы можем поговорить?
Я помолчала, собираясь с мыслями и стараясь скрыть, что сейчас также мучаюсь в неведении и в собственных предчувствиях худшего. Но смиренно кивнула и молча прошла в гостиную. Там до холодильника ближе, в случае сильного расстройства, можно будет просто присесть на пол и протягивать руку, чтобы доставать первое, что под эту руку подвернется.
– Паш, если ты тревожишься за сестру… – не выдержав, я решила быстро закончить этот фарс, но мужчина меня перебил:
– Прошу, я долго мысленно репетировал, ночь не спал, все думал о твоих словах… Позволь, сначала скажу я, – попросил мужчина с таким видом, от которого я не смогла отказать и скупо кивнула, устраиваясь на диване.
Ощутила, что от дивана все еще попахивает Кравцовым… в смысле, перегаром и покосилась на кухонный стул. Но тут заговорил Паша, и перемещаться в этот момент я посчитала невежливым. Потому затаила дыхание, надеясь, что подготовленная речь Смирнова будет не такой длинной, чтобы я тут задохнулась.
– Как уже сказал, я много думал о твоих словах, что ты мне сказала вчера. Они все были правдивы, и я понимал, на какие жертвы ты была согласна пойти ради меня, после всего, что Лика натворила. Я был благодарен тебе за это, но все равно не осознавал в полной мере, какого тебе было мириться с тем, что у меня такая сестра. Не понимал, потому вчера, когда ты не стерпела очередной выходки Лики и попросила сделать выбор… я по привычке хотел занять сторону сестры. Для меня она всегда была маленькой девочкой, которой требуется забота и опека. Я был ей вместо отца. Да, она считает иначе, но мне она почти как дочь… и я забыл, что она – сестра. Причем взрослая и самостоятельная. Лишь вчера я в полной мере и с ужасом осознал, что едва не отказался от настоящей дочери и… от тебя. Той, кто впервые в моей жизни, после матери, был готов жертвовать своими интересами, чтобы просто быть со мной.
– К чему ты ведешь? – дрожащим голосом спросила я, даже забыв о флере перегара Кравцова.
Паша, прежде чем ответить, поджал губы, а затем опустился передо мной на корточки и, заглянув мне в лицо, тихо произнес:
– Я люблю и выбираю тебя, Свет, – осторожно взял он в руки мои задрожавшие пальцы, чтобы аккуратно сжать их в теплых и сухих ладонях. – Очень люблю и хочу, чтобы ты всегда была рядом. И прошу прощения, что заставил тебя думать это время, что ты для меня значишь меньше сестры. Я люблю Лику… но я больше не ответственен за нее. Она взрослая и должна сама отвечать за свои поступки. Я не желаю класть свою жизнь на алтарь ее благополучия. Спасибо, что помогла это осознать.
– Ты серьезно? – боясь поверить, на рваном выдохе переспросила я, чувствуя, как взгляд туманится от появившихся слез радости.
– Совершенно серьезно, – твердо кивнул Паша, кому было трудно… безумно трудно сделать этот выбор. – Я приму любое твое решение, относительно сестры. Главное… главное, чтобы ты позволила мне остаться с тобой и с дочкой. Я ничего больше в этом мире не желаю, как то, чтобы ты меня простила.
– Я люблю тебя, – призналась я, несмело улыбаясь. – Так люблю… Я думала, что ты больше не придешь, мне было так страшно… – причитала я, скатываясь в банальную истерику, пока мужчина трепетно и порывисто прижимал меня к груди, целуя мои волосы и глядя спину. – Не уходи, пожалуйста, больше не уходи…
– Я люблю тебя, – вторил он, находя мои мокрые и соленые от слез губы в поцелуе, пока я судорожно цеплялась за его кофту, боясь, что он вновь исчезнет.
Каким-то образом мы оказались в моей… в нашей спальне, где я и плакала и счастливо смеялась, пока из меня нежностью и мучительной лаской не выбили последние грустные мысли.
Через три часа я сидела на кухне, предусмотрительно укутанная в теплый халат и любовно наблюдала, как Паша готовит ранний ужин. И следовало бы промолчать, чтобы не портить себе вечер… но я была слишком благодарна мужчине за его выбор, потому решила отплатить ему тем же. Он заслуживал все знать.
– Ты не разговаривал с Яной или Ликой? – задала я вопрос, от которого спина Павла словно окаменела и напряглась, вынудив мужчину замереть на месте.
– С Ликой – нет. Я не был готов ни слышать, ни видеть ее после моего вчерашнего ухода, – отозвался мужчина,
