могут быть направлены против вас.
– Александр Иванович, подождите, вы ошибаетесь…
– Собственно говоря, я хотел только сообщить о прекращении финансирования лечения вашей дочки и совсем не намерен вас в чем-то убеждать или разубеждать. Думайте и поступайте, как считаете нужным. По большому счету мне плевать. Я свои выводы о вашей семье уже сделал. Надеюсь, в будущем вы больше не станете меня беспокоить. Прощайте.
Ответных слов не стал дожидаться, отключил звонок… Не хочу больше иметь ничего общего с этими людьми.
В палату вошла медсестра, та самая, которая совсем недавно смотрела на меня с восхищением, в ее руках был букет ярко-красных роз.
– Александр Иванович, вам тут цветы просили передать.
Вздумал же кто-то именно эти цветы притащить… В груди защемило… Черт, рана несчастливой любви все никак не хотела затягиваться.
– Там есть карточка? – напряженно спросил я вдруг севшим голосом.
– Да, есть.
Медсестра передала мне маленький конвертик. Сердце, набирая обороты, забабахало в груди. «Желаю скорейшего выздоровления. Простите, что была невольной причиной аварии. С уважением, Мария Приходько».
Разочарование отравило едкой горечью тело. Видно, не судьба, Сашка… Не судьба, черт ее дери! Почему-то подумалось, что розы – это несмелая попытка Тани Лазаревой высказать свои переживания о моем здоровье.
А вообще, все что ни делается, то к лучшему… Сейчас я совсем не уверен, что был бы по-настоящему счастлив с девушкой, выросшей в такой придурковатой семье. Андалузская красавица постоянно ждала бы от меня идеальных поступков, и я бы, наверное, сначала тужился, пыхтел, пытаясь соответствовать ее идеалам, но постепенно это вечное напряжение осточертело бы хуже горькой редьки.
Вдруг еще одна мысль прострелила голову: по какой-то непонятной причине Юля страшно завидует своей старшей сестре, любит самоутверждаться за ее счет, готова на любую низость, чтобы втихомолку насолить Тане. И после возвращения Ля-ля-ляшки из клиники они снова станут жить вместе, ведь у Розочки нет отдельной жилплощади. Кажется, Таня с бравым военным должны скоро пожениться, все к этому идет. Однако оставлять даже на непродолжительное время сестер Лазаревых вместе может быть чревато. Вдруг Юля перестанет ограничиваться отбиванием мужиков старшей сестры? Головка-то у Ля-ля-ляшки бо-бо, полностью без тормозов, от нее чего угодно можно ожидать.
В больнице, где проходил лечение Шувалов, весьма нелюбезная медсестра равнодушным скрипучим голосом сообщила, что они не дают справок о состоянии здоровья пациентов. Нервно прошлась из угла в угол своего кабинета… Как же мне получить хоть немного информации? Может, позвонить бывшим коллегам по фирме «Эверест», у меня сохранились телефоны Ирины и Михаила Евгеньевича, вдруг они что-то знают о его самочувствии. Или же попробовать как бы невзначай спросить Елену Сергеевну, может, она в курсе событий, судя по услышанному когда-то разговору, они с Алексом знают друг друга много лет.
«Танюш, зачем все эти сложные ходы, давай напрямую позвоним Шувалову», – предложила развратница, тело мгновенно отреагировало на ее смелую речь, живот опалили жаркие сполохи. «Девочки не должны звонить первыми», – напомнила феминистка. «Не должны, – заговорила девочка-отличница, – только данная ситуация совершенно другой случай, справиться о здоровье хорошего знакомого, который попал в аварию, – просто дань вежливости». «А еще знак нашей к нему симпатии, давайте позвоним, – настаивала мечтательница, – не будем терять времени. Тем более, Танюшка наконец-то поняла, что с бравым военным они каши вместе не сварят, это совсем не ее сказка, а значит, можно опять вернуться к сценарию «Золушка и принц». Вдруг наш звонок подтолкнет принца действовать». «А как же Юля?! – спрашивала девочка-праведница. – По словам мамы, сестра находится в тяжелейшем депрессивном состоянии. Это ужасно – потерять ребенка и понять, что ты никогда не сможешь стать матерью. Бр… бедная сестрёнка, как же ей, наверное, невыносимо больно. Мама права, если мы сейчас сойдемся с Шуваловым, я всажу Юле нож в спину. Вздрогнула, вспомнились собственные муки, когда ножами ужасной правды полосовали меня, вспомнились полчища противных тараканов, бегающих по коже. Тогда, чтобы не чувствовать больше острой душевной боли, хотелось умереть. А ведь Голубоглазке будет намного больнее, для нее Шувалов не просто жених, а горячо любимый муж, отец ее так и не рожденного ребенка. «Юля относится к разряду злых сестер и значит, сама виновата в своих несчастьях, – воинственно ответила обычно мягкая и восторженная мечтательница, – Голубоглазка первая нанесла удар, не надо было отбивать нашего принца». Однако довлеющая во мне отличница с ней не согласилась, она привыкла слушать родителей, мама всегда говорила: «Таня, ты старшая, более сильная, спокойная и рассудительная, поэтому должна заботиться о Юле… Она наделала глупостей, прости ее, дурочку. Вы сестры, вам надо держаться друг друга. Мужчины приходят и уходят (забирая с собой твое сердце), а родная кровь не водица… это навсегда». Снова в волнении забегала из угла в угол. Как же поступить?! «Не пойму, чего ты так распереживалась, Танюша? Я что-то пропустила? Мы решили заняться с Шувалым сексом? Да еще на глазах у Юли, и к тому же со всякими извращениями? – иронизировала развратница. – Или всего лишь хотим позвонить, узнать о его здоровье?» «Мы ничего еще не решили», – фыркнула феминистка. «Так чего нервничать понапрасну? – удивлялась развратница. – И знаете, что-то мне подсказывает, пока мы будем сомневаться, звонить или ждать, пока у всех близких нормализуется эмоциональный фон, Шувалов с нами вообще не захочет разговаривать». «Да-да, – подхватила мечтательница, – принцы на дороге не валяются». «Подумаешь, – воинственно ощерилась феминистка, – я вообще считаю, что нечего звонить этому мерзавцу, хочу напомнить, он предал нашу Танечку, к тому же, вы с ним теперь даже не родственники, а посторонние люди не звонят друг другу справляться о здоровье». «Я не хочу быть ему посторонней», – плакала мечтательница. «Таня, феминистка не совсем права, поскольку вас в прошлом связывали отношения, в том числе родственные, то вариант позвонить ему не выходит за рамки приличий. Выбирай сама, хочешь – звони, хочешь – не звони», – дала отмашку девочка-отличница. В том то и дело, что хочу… Желание услышать его голос стало непереносимым, острой физической потребностью, без удовлетворения которой даже дышать трудно. Схватилась за телефон... Я только узнаю, все ли с ним хорошо. И больше ничего… никаких намеков, никаких заигрываний феминистка не допустит. Звонок вежливости, не более того. Какого черта дрожат руки и перехватывает дыхание? Бли-и-ин, у меня же нет его номера телефона. Когда-то я очень решительно обрывала все свои связи с изменщиком-принцем, сначала телефон разбила, потом симку
