выглядел слишком густым.
– Далеко идти? – пытаясь восстановить дыхание, прохрипел Вадим.
– Нет, – ответили ему. – Пару кварталов.
Вадим не расслышал – в ушах громко стучала кровь.
Теперь шествие возглавил «смуглый». Его спина маячила метрах в трех впереди Вадима. Он старался не отставать и, несмотря на изнеможение, успевал поглядывать по сторонам. Улица была грязна. Периодически возникали черные остовы сгоревших автомашин. На нижних этажах многих зданий были выбиты стекла. Зияли огромными провалами пустые витрины разграбленных магазинов. Некоторые дома выглядели так, словно по ним стреляли из пушек, фасады других обезобразили потеки ржавчины и размокшей штукатурки. Под ногами то хрустела каменная крошка, то булькала вода мелких, но обширных луж.
Бесцветная картина всеобщего запустения смотрелась удручающе. Вадима в очередной раз посетили смутные, нехорошие мысли. Этим людям уже никак не помочь, думал он, какая разница, что там произойдет через миллиарды лет, станет мир лучше или хуже. Существует реальная жизнь конкретного человека в определенное время, и оттого, что в следующей реинкарнации Вселенной этот же человек вдруг заживет счастливо, его предыдущему воплощению легче не станет. Да и вообще это будет уже совсем другая, сформированная в иных условиях личность…
Усталость брала свое – мысли путались, ноги заплетались, желание бороться таяло, оголяя мусорные залежи накопившегося в душе цинизма.
– Стой! – крикнули Вадиму в самое ухо. Он замер, перехватил едва не выскользнувшее из потерявших чувствительность рук тело девушки.
Они остановились возле невысокого административного здания. Темные деревянные двери, наспех обитые металлическими листами, медленно расползлись в стороны.
Внутри горел свет. Опять лестница… хорошо, что вниз…
В подвале было душновато, зато не так влажно. Унылый однообразный коридор привел его в маленькую комнатку. В ней располагалась узкая металлическая кровать и несколько стульев. Вадим опустил Ингу на желтый синтетический матрац, а сам упал на стул. Толстая решетка преградила выход. Зеленые крашенные стены и куцая лампочка под потолком завершали интерьер. Конвоиры удалились.
«Как-то скромненько для тюремной камеры, – подумал Вадим. – Даже естественные надобности негде справить. Хотя вряд ли тебе позволят тут гадить? Сейчас быстренько допросят – и в расход».
Словно отвечая его мыслям, в коридоре вновь послышались торопливые шаги. В комнату вошел невысокий плотный человек с грубыми чертами лица и неприятными пронзительными глазками. Его синеватый камуфляж был лишен каких-либо опознавательных знаков. Он сдержанно кивнул и уселся напротив Вадима.
В возникшей паузе Краснов почувствовал легкое головокружение. Наверно от потери сил, мобилизуя остатки воли, решил он.
– Положение у нас военное, – медленно произнес мужчина. – Так что условия сами понимаете…
Вадим хотел что-то ответить, но не смог и, перепугавшись, часто задышал.
– Там, откуда вы прилетели, ситуация вероятно тоже напряженная?
«О чем он говорит? – силился понять Вадим. – О Теллуре? Нет! Он не может этого знать! Почему же мне так плохо?»
– Эй! Что с вами? – мужчина вскочил.
Обмякшее тело Краснова соскользнуло на пол.
Через минуту в комнате появился младший офицер с небольшим темным кейсом.
– Их обыскивали? – начальственным тоном спросил низкорослый.
– Нет, забрали только оружие. Вы же сами предупреждали…
– Ну так обыщи! Теперь можно… и вызови врача.
Офицер отдал соответствующее распоряжение в трубку переговорника, отставил кейс в сторону и занялся карманами Вадима.
– Есть! – воскликнул он, вытащив маленькую коробочку.
– Опять! Проверь бабу.
– Да, сейчас.
– Ну где ты ее щупаешь? Пояс вон отстегни.
Вторая коробочка инъектора легла на сиденье стула.
– М-да… и откуда они берутся на нашу голову?
– Эти все-таки прилетели на вертолете, – доложил офицер. – Других следов нет. Там сейчас работает наша группа.
– И установку свою они тоже на вертолете привезли?
Офицер промолчал.
– Отправь все в Центр, пускай сами разбираются.
– Как отправить?
– Имеются варианты?
– Пока нет, – вздохнул офицер.
– Тогда какого хрена ты спрашиваешь?
– Отправим как обычно… только долго это…
– Ничего не поделаешь. Действуй!
Офицер бережно убрал коробочки в кейс.
– А если они раньше очухаются? – уточнил он.
– Окружи их заботой. Пусть думают, что попали в страну дураков…
6
Утреннее состояние безотчетной глуповатой радости, с которым часто просыпаются даже не очень счастливые дети, по прошествии лет забывается, исчезает под давлением обстоятельств реальной жизни.
Нет, взрослый разумный индивидуум, конечно, тоже способен обрадоваться новому дню, но того безответственного всепоглощающего блаженства ему достичь уже трудно. Почти невозможно. И если такое все же случается, то человек, наученный горьким житейским опытом, сразу одергивает себя. Неспроста это, думает он, жди беды.
Вадим нежился в теплом благоухании и гнал прочь дурные мысли. Сейчас он ничего не хотел знать, отказывался вспоминать прошлое и лезть в будущее. Отголоски ускользающего чудесного сна еще владели его сознанием. «Не открывай глаза, – шептал внутренний голос, – только не открывай глаза».
Долго так продолжаться не могло. Вадим очнулся, волшебный мираж растаял, но то, что он увидел, тоже вселяло надежду.
Просторная светлая комната, мягкая надувная лежанка, песочного цвета ворсистые простыни, все это было весьма странно. В голове запечатлелась совсем иная картина – тусклая лампочка, казарменная мебель, чья-то недовольная физиономия.
За широким окном виднелись тоненькие веточки, облепленные ярко-зеленой молодой листвой, и бодро светило солнце. Вадим не представлял, что и подумать. Рядом с лежанкой на спинке старинного изрядно потертого кресла висели знакомый синеватый камуфляж и свежее нижнее белье. Лишь теперь он заметил, что его собственная, пропитанная потом и грязью одежда исчезла. Кто-то позаботился о нем, прежде чем уложить в чистую постель.
Кроме этих вещей в комнате ничего не было.
Отлеживаться дальше не имело смысла, но едва Краснов надумал подняться, как услышал быстрые легкие шаги. Вновь смежив веки, он сквозь пелену ресниц стал наблюдать за приоткрытой входной дверью. Та уверенно распахнулась. Неясный силуэт приблизился к лежанке, а потом прошлепал босыми ногами к окну. От этого домашнего звука Вадим осмелел, и уже не таясь, посмотрел на вошедшего.
Короткий бежевый халатик почти не скрывал изящные стройные ножки. Рассыпавшиеся по плечам волосы светились самым веселым на Земле желтым светом. Инга стояла, опершись на подоконник, и, покачивая головой, жмурилась в косых солнечных лучах. Ее совершенный профиль запросто подвигнул бы истинного художника на какое-нибудь великое творение. Картину или лучше чеканку. Вадим хоть и не был художником, но тоже умел ценить прекрасное, а еще он был мужчиной, и подобное зрелище не могло оставить его равнодушным.
Он испугался пробудившегося желания, мысленно обругал себя последними словами. Ну действительно, мир фактически рухнул, любимые женщины гибли одна за другой, а он, чуть пригревшись, снова готов осчастливить первую попавшуюся самку. Что это? Похоть или инстинкт самосохранения в глобальном, так сказать, общечеловеческом проявлении…
А еще очень хотелось есть. Короче, природа тщательно позаботилась о том, чтобы в любой ситуации здоровый организм, прежде всего, стремился жрать и совокупляться.
Вспомнив о здоровье, Вадим с удивлением обнаружил, что чувствует себя подозрительно хорошо. После доставшегося ему тяжелого физического испытания мышцы должны были ныть как минимум неделю. Странно, что он вообще смог выдержать подобную нагрузку. Хотя давно известно, что в шоковом состоянии человек способен на многое.
– Привет!
Задумавшись, Краснов не заметил, что Инга уже отвернулась от окна и с грустной улыбкой разглядывает его озабоченную физиономию.
– Доброе утро, – сказал он.
– Скорее – день, – поправила она.
– И давно я тут валяюсь? – нахмурился Вадим.
– Нет. Чуть меньше суток.
– А что со мной было?
– Ничего страшного… ты просто устал…
– Устал?
– Спасибо, что вытащил меня оттуда…
– Пожалуйста, – машинально ответил Вадим.
– Гляди, какое замечательное сегодня солнце! – восхитилась Инга. – Теперь это большая редкость.
– Да уж…
– Есть хочешь?
– Не то слово.
– Ну так поднимайся.
– Э-э…
– Я не смотрю, – она отвернулась. За окном резные листики, взволнованные неожиданным
