– Правда?
– Ну конечно! Я уверена, что Кирилл вернется домой живым и здоровым, но всегда должен быть план на случай самого неблагоприятного развития событий, и такой план, Ира, у нас есть. – Гортензия Андреевна похлопала ее по плечу и улыбнулась. – Я бы попросила вас, если будет девочка, назвать ее в мою честь, но поскольку имя у меня, по определению моих учеников, стремное, то не стану.
– Назову, – упрямо кивнула Ирина.
– Чтобы она потом меня прокляла? – усмехнулась Гортензия Андреевна. – Нет уж, спасибо. Все, спите, набирайтесь сил, а я займусь детьми.
* * *
Отец вернулся домой много позднее обычного, с видом мрачным, но торжествующим. Весь вечер молчал, заставляя Ивана теряться в догадках, и только когда Стасик отправился спать, а взрослые устроились в кухне за вечерним чаем, папа сообщил, что обо всем договорился.
– Если бы ты признался сразу, я и договорился бы раньше, и вообще обошлось бы без этого постыдного суда! – отчеканил он.
– В смысле?
– С тебя снимут обвинение.
Иван удивился. Отец имел кое-какие полезные знакомства, но никогда ими не пользовался, ибо ненавидел просить и унижаться. Он вообще был кристально честен, отчего и не сделал большой карьеры, несмотря на звание Героя Советского Союза. Неужели переступил через свои принципы ради сына?
– Спасибо, папа.
– Не за что. Тебе просто надо будет подтвердить, что Зайцев не поручал тебе следить за топливомерами.
– Но это неправда!
– Иван, мне стоило огромного труда и унижений все устроить, так что, пожалуйста, не разыгрывай сейчас из себя девочку!
– Да я-то не буду, но Лев Михайлович уличит меня во лжи.
– Не уличит, – буркнул отец, – с ним тоже договорились, он завтра пойдет к гособвинителю и изменит свои показания. Скажет, что ничего тебе не поручал, а про приборы действительно забыл. Таким образом, тебя переведут в свидетели, а Зайцеву твоему гарантирован условный срок, учитывая чистосердечное раскаяние и прошлые заслуги.
Иван вскочил и пробежался по кухне, чтобы унять душившую его ярость:
– Папа, ты понимаешь, что натворил! Зайцев сразу хотел признать вину, это я уговорил его бороться, а теперь, получается, соскакиваю?
– А ты вспомни, сын, что если бы не он, то тебя вообще не оказалось бы в этом самолете! Это из-за твоего любимого Зайцева тебя не ввели командиром воздушного судна, между прочим, так что ты ничего ему не должен.
– Папа, это мелко.
– Если бы не его злобные амбиции, то ты давно летал бы командиром, и я уверен, что в аварийной ситуации сохранил бы самообладание и смотрел на показания приборов. И уж во всяком случае, не заставлял бы потом экипаж лгать и подставляться, выгораживая тебя.
Иван сжал виски ладонями.
– Мы говорили чистую правду. Приборы показывали, что топлива еще полно.
– Ну мне-то уж не заправляй! – засмеялся отец холодно и натужно.
В душе Ивана закрутилась привычная черная воронка. Закрутилась и пропала, ведь если человек тебе не верит, поделать с этим ничего нельзя. Жаль только, что Лев Михайлович теперь будет его презирать, скажет, нет, не зря я не хотел его рекомендовать на командира, парень действительно слаб в коленках оказался. Хорошо, что отец предупредил заранее, а не молчал до самого заседания суда, еще получится исправить, но осадочек у Зайцева все равно останется.
Иван быстро достал с антресолей рюкзак, разложил на кровати в форме гнезда и стал бросать в него вещи, которые пригодятся в тюрьме.
– Что ты делаешь? – окликнул отец.
– Собираюсь, что! Хотел с семьей последний денек побыть, а теперь придется гнать в Ленинград, караулить Зайцева, чтобы не вздумал признаваться!
– А где ты будешь ночевать? – спросила Лиза и достала с полки его старый лыжный свитер, выцветший, штопаный-перештопаный, но адски теплый.
– У брата жены Льва Михайловича в коридоре на раскладушке, – буркнул Иван, – а может, на балконе, ночи уже теплые.
– Не пори горячку, сын. Он командир, он и должен отвечать. Будь он порядочным человеком, давно бы взял всю вину на себя.
Иван никак не мог найти шерстяные носки, поэтому вытащил из шкафа весь ящик и вывалил на кровать. Носков не было. Вероятно, Лиза убрала их на антресоли вместе с другими зимними вещами.
– Собери на первый случай, а там я все тебе привезу, – сказала жена.
– Нет, Лиза, я тебе просто удивляюсь! – воскликнул отец как выстрелил. – Решается судьба человека, а ты мямлишь про «привезу»! Он муж твой, в конце концов, отец твоего сына, так останови его! Напомни, что он в ответе за вас! Ты вообще понимаешь, что на тебе будет клеймо жены уголовника?
– Понимаю.
– Ну так и объясни своему мужу, что он должен думать в первую очередь о семье, а не красоваться перед каким-то Зайцевым!
Иван сходил в ванную за зубной щеткой и бритвенным станком, а по дороге подумал: вдруг отец прав? Вдруг долг мужчины в том, чтобы предать товарищей и самого себя ради семьи?
– Я не могу допустить, чтобы у меня был сын-уголовник! – провозгласил отец. – Да я просто не выпущу тебя из дому, Иван!
Он молча положил щетку с бритвой в кармашек рюкзака.
А отец продолжал:
– Елизавета, что ты молчишь? Скажи своему мужу, что обязательства перед семьей важнее ложного чувства долга. У вас больной ребенок, ты одна с ним не справишься, подумай об этом, в конце-то концов.
Лиза улыбнулась:
– Иван сам это должен решать.
– Что значит сам?
– То и значит. Сам. Собственным умом или что там у него. И не надо говорить, что я не справлюсь. До сих пор справлялась и дальше буду. Не волнуйся за нас, Ваня, делай как знаешь.
Иван затянул шнур на горловине рюкзака.
– Тогда надо бежать.
– Так ты что, собираешься среди ночи свалиться на голову незнакомым людям? – процедил отец.
– Зачем? В Пулково пару часов пересплю, а с утра постараюсь перехватить Зайцева до того, как он пойдет сдаваться.
Отец смерил его ледяным взглядом:
– Ты совершаешь страшную ошибку.
– Может быть, – кивнул Иван.
– Вот уж не думал, что доживу до такого позора. Сын-уголовник…
С этими словами отец вышел из комнаты.
Иван наконец остался наедине с женой. Что-то надо было сказать хорошее, а он не знал что.
– Времени нет проститься, Лиза, – только и смог проговорить он, прижав жену к себе.
– Ничего, значит, скоро свидимся.
– Стасику что скажешь?
Лиза поморщилась:
