трудом подбирая слова. — У меня есть все, о чем мог бы мечтать простой смертный. И непростой тоже. Я большую часть жизни варюсь в этом говне. Боюсь, что вы плохо представляете себе… глубину проблемы. Вы хотите знать о ситуации с заводом?
— Было бы интересно послушать, — ответил я. Мне было действительно интересно.
— Мой зам был настроен решительно по отношению к вам, — сказал Рогов с улыбкой. — Натравил на вас каких-то бандитов… Потом оказалось, что они ваши товарищи. Забавно вышло… Я пытался его отговорить, но не слишком усердно.
— Бывает, — развел руками я. — А почему вы пытались его отговорить?
— Потому что я понял, что бороться бессмысленно. Наша славная номенклатура почуяла запах денег. И теперь она на все пойдет, чтобы их получить. Они считали себя хозяевами жизни, имея пару сотен в кармане, служебную машину и квартиру-дачу… А теперь запахло миллионами…
— Это все очень интересно, — сказал я вежливо, — но вы хотели рассказать о ситуации на заводе.
— Старею… — вздохнул Рогов. — Становлюсь многословен. С заводом получилась некрасивая ситуация. Начнем с того, что прежний директор повел себя по отношению к партнерам… то есть к нам, не по-джентльменски…
— Скрысятничал? — не сдержался я.
— Это можно назвать и таким словом, — кивнул Рогов. — Нам пришлось снимать этого директора и ставить другого. Вменяемого. Такие должности продаются за хорошие деньги, полагаю, вы имеете представление об этом?
Я кивнул.
— И мы уже почти все сделали, — продолжил Рогов, — как невесть откуда, будто черт из коробочки, появляется этот дурак Бубенцов. Его выперли из обкома по собственной же его дурости, и он знает, что на заводе — хорошие деньги. Ему предлагают работу в Москве и даже в загранке, по линии МИДа. Нет, он хочет простым директором завода и получает эту должность. А на заводе сплоченный коллектив. Никто не хочет перемен, и это товарищу Бубенцову было популярно объяснено. И тогда он решил действовать при помощи силы, то есть с вашей помощью.
— Его можно понять, — сказал я. — Он — директор. И он хочет контролировать ситуацию. И денег хочет, да…
Рогов грустно усмехнулся.
— Мне не денег жаль, — сказал он задумчиво, — мне дела жаль. Труда, времени. Этот дурак развалит за месяцы то, что мы делали годами. Ты — молодой парень, но ты должен понять…
— Я понимаю, — кивнул я. — Но я пока не очень понимаю, кто в меня стрелял, если не вы?
Рогов испытующе посмотрел на меня.
— Кто тебе предложил влезть в это дело в самом начале? Ведь не Бубенцов же?
— Не Бубенцов… — сказал я. — Другой товарищ…
— Товарищ, скорее всего, из органов?
Я молча кивнул.
— Обещал прикрытие, обещал, что поделятся, когда на завод зайдете?
Я снова кивнул. А в голове пронеслось молниеносно — Николай Николаевич⁈ Неужели⁈
Рогов понимающе улыбнулся.
— А после вчерашней пальбы он, наверное, уже имел с тобой беседу?
— Все верно, — сказал я. — Вас, скорее всего, арестуют.
Рогов поморщился и махнул рукой.
— Я им мешаю. Раньше был полезен, а сейчас мешаю. Раньше им не нужны были деньги… большие деньги. Им хватало привилегий, всяких мелких номенклатурных радостей. А сейчас… времена изменились. Сейчас они хотят всего и сразу. Управлять всем не от лица страны и народа, а от своего лица.
— Что вы думаете делать дальше? — спросил я.
— Можешь передать им, — сказал Рогов, — что у «Золотой зари» нет претензий к ликеро-водочному заводу. Пусть забирают. Есть договора, по которым завод имеет обязательство перед нашими структурами. Мы готовы их расторгнуть. В любое время. Единственное, о чем бы я попросил, так это о том, чтобы людей, которые работали со мной, не трогали.
— Я передам, — сказал я.
— Только боюсь, что все это уже не имеет значения, — с какой-то скрытой обреченностью в голосе сказал Рогов.
— А можно вопрос? — спросил я.
Рогов коротко кивнул.
— У вас не очень хорошая репутация в среде ваших, так сказать, коллег по теневому бизнесу, — сказал я. — Почему так?
— Все эти цеховики, спекулянты, перекупщики… — сказал Рогов. — Милые люди, но… мещане и стяжатели. Мне никогда не было с ними интересно. Их цели сводятся к тому, чтобы набить трехлитровую банку золота и закопать на даче у тещи… Это очень скучно. Меня всегда интересовали большие дела. Спекулировать штанами и отщипывать какие-то крохи от государственного пирога — мне неинтересно. И еще, я никогда не играю в чужие игры. Только в свои. Чего и тебе желаю, парень.
Я молчал. Думал.
— Поеду я, наверное. — Рогов тяжело поднялся со скамейки. — Не могу сказать, что рад был знакомству, но… как уже есть. Удачи тебе, парень. Будь осторожен.
Руки друг другу на прощание мы пожимать не стали. Не тот случай. В контору я вернулся в состоянии задумчивом и даже мрачном. Все как-то не так. Неправильно! Какая-то нечеловеческая бильярдная партия, где вместо шаров — люди. Нас используют, мы используем, и все ради чего? Ради денег, которые так и лежат у нас в конторе в спортивных сумках? Вот Рогов — сильный и битый жизнью человек, но и он сломался — по нему явно было видно, что он сломался, выгорел, что ему надоело… Лучше всего ему сейчас спрятаться в какой-нибудь глухой деревне с фальшивыми документами, пересидеть, переждать, а затем — на заслуженный отдых в Ялту или Сочи… Но ведь нет, не пойдет в бега, не тот человек… Так неужели все это ради денег⁈
— Что, опять не договорились? — удивился Валерик, неверно оценив мой мрачный вид.
— Нет, отчего же… — пожал плечами я. — Рогов уходит. Все, вопрос закрыт. И вот что, парни…
— Что такое? — насторожились мои компаньоны.
— Если Григорий Степанович попробует нас кинуть, — сказал я, — то поступить с ним нужно будет максимально жестко.
— Прям максимально? — криво усмехнулся Серега.
— Без непоправимого, — поправился я, — но так, чтобы понял — шутить с нами нельзя.
— О каком кидке может идти речь, если вы еще ни о чем конкретном не договорились? — спросил Валерик.
— Разговор был о том, что мы частично заменим структуры Рогова, — сказал я. —
