от облегчения, размазывая слезы и грязь по лицу. Колени болели, нога пульсировала, царапины и синяки на теле жгло, сердце билось так неистово, что в груди все пылало. Но Рина была жива. Она была жива, и все закончилось хорошо. Почти закончилось.
– Я сейчас! – сказала она часам, вытащив их из сумки вместе с дневником и дав себе немного отдышаться. – Погодите еще чуть-чуть! Я, наверное, кнопку неправильно вставила.
Дохромав до стального короба, Рина попробовала вынуть цилиндрик, но тот сидел в своем отверстии как влитой. И, судя по тому, как были вставлены другие, Рина все сделала правильно.
– Заело, что ли?
Она еще раз нажала в центр кнопки. Та послушно ушла в глубину, но опять ничего не произошло.
– Ну давай же! – крикнула Рина. – Что с тобой не так? Работай!
Она заколотила по кнопке кулаком, и вдруг раздался щелчок. Рина вздрогнула и с надеждой посмотрела на Ветродуй.
В самом центре вала, там, где соединялись лопасти, появилось круглое окошко, и оттуда вынырнуло что-то блестящее, по форме похожее… нет, не на седьмое крыло, а на громкоговоритель.
Услышав кашель из него, Рина испуганно отпрянула, упершись спиной в ящик.
– Запись, запись, – сказал хрипловатый голос. – Записывает? Ага, пошла запись. Что ж, приветствую тебя, последний из Странников!.. – Речь прервалась смехом. – Извини-извини, посмейся со мной, потому что это все очень смешно. Такой забавный момент! Все бы отдал, чтобы увидеть сейчас твое лицо.
– Принц Аскар? – шокировано выдохнула Рина.
– Если ты слушаешь это, значит, моя последняя шутка удалась. Невозможно не смеяться, думая о том, что вы целых два века верили в тот бред, который я повесил вам на уши, а?
Передай привет моему папаше, Странник! Передай ему привет и скажи, что я был прав! Он всегда считал меня бесполезным и никчемным. Поэтому я дал ему возможность выбирать Виндеров самому, и он целых двести лет пробуждал лучших из лучших в попытке снять проклятье, созданное таким никчемным мной.
Ты, наверное, один из этих его героев, да? Счастлив, что дошел до конца? О, ты вправе гордиться собой! Вы все можете собой гордиться! На это ушло всего два столетия и пара десятков избранных умников, часть из которых уже давно в мире ином. Такой уж я никчемный, что поделать! Всего двести лет заставлял вас мучиться. На большее таланта у меня не хватило.
Но у меня есть сюрприз! Не мог же я совсем вас разочаровать и обойтись без вишенки на торте! Так вот, передай моему папаше последний подарочек от меня!
На самом деле это проклятье было необратимым с самого начала, – речь снова прервалась смехом. – Ветродуй никогда не запустится в обратную сторону! Это невозможно! Механизм был рассчитан только на один единственный запуск! Вот почему, сколько бы вы ни пытались – а я знаю, что вы пытались! – сделать свои варианты кнопок или починить Ветродуй своими силами, у вас ничего не получалось.
Но есть и хорошая новость! Ваши муки не будут вечными, как бы я этого ни хотел! Даже у самого мощного проклятья, увы, есть срок годности. Мое будет работать ровно двести лет, а когда это время иссякнет, нет, вы не останетесь навечно в своих домах! Вы получите свободу! Абсолютную свободу!
Дело в том, что мое проклятье скрепляет воедино три позиции – вещь или дом, душу и тело. Когда оно перестанет действовать, все три ипостаси разделятся. Вещи – отдельно, тела – отдельно, а души полетят себе в мир иной! Если он, конечно, есть. Этот ваш светлый мир, куда мне ни за что не попасть, – принц Аскар снова рассмеялся. – Пощекочи меня мельничное колесо, до чего же вы все смешные и жалкие! Честное слово, даже думать об этом без слез не могу!
Он продолжал говорить, но Рина его уже не слушала. Она тихонько сползла по ящику на сухую траву и, судорожно дыша, смотрела в пространство перед собой. Ее всю трясло от боли, холода и ужаса.
Голос принца затих, запись выключилась, граммофон вернулся обратно в свою выемку.
– Нет, – прошептала Рина. – Быть такого не может. Просто не может такого быть! Нет!
Она встала и снова яростно нажала на кнопку. Раз, другой, третий. Но даже десятый не сработал. Все было бесполезно.
– Нет! – крикнула Рина, согнувшись пополам, и со всей дури заколотила по ящику. – Нет! Нет! Нет!
Она похромала к Ветродую и стала толкать зеркальную лопасть против часовой стрелки.
– Давай же!
Мокрая от крови нога скользила по камням и сухой траве. Боковина крыла впивалась в кожу до боли.
– Давай! – рычала Рина сквозь зубы. – Работай, чтоб тебя! Работай! Давай, двигайся! София! Проводники! Помогите мне! Помогите его запустить!
Через минуту поднялся ветер такой силы, что Рину буквально вжало в лопасть. Она ухватилась за нее обеими руками, чтобы не сдуло, и, крича, пыталась толкать. Все тело тряслось от напряжения, но ни эти усилия, ни попытки Проводников не смогли сдвинуть крыло даже на миллиметр. Оно стояло на месте, словно впаянное в воздух под собой, и Рина даже проверила – нет ли под ним прозрачного держателя, как в тех скульптурах со стеклянными трубками. Но ладонь свободно прошла под лопастью.
Тогда Рина сползла на землю и заревела, колотя по гладкому металлу кулаком.
– Работай, мерзкая ты штуковина! Ты должна работать! Я же вставила последнюю кнопку! Я нашла ее! Ты должна работать!
Но Ветродуй не двигался. Проводники, поняв, что ничего не выходит, утихли, чтобы не привлекать к Рине Собирашек.
Она выла, сидя на земле и вцепившись обеими руками в гладкую холодную лопасть. Ветровое колесо не работало. Ничего не двигалось. И в голове все еще звучал мерзкий смех принца Аскара.
– Дедушка Натан, – наконец всхлипнула Рина, подняв голову.
Она кое-как подползла к дневнику и взяла его трясущимися от слабости руками.
– Дедушка Натан, что нам теперь делать? Вы же все слышали, да? Если я напишу ученым, они что-нибудь придумают, правда?
«Боюсь… даже они тут бессильны… – ответил дневник спустя минуту молчания. – Похоже, принц Аскар планировал это с самого начала… Предыдущие Виндеры… предполагали, что конструкция Ветродуя может не иметь седьмую лопасть… Но верить в это было бы слишком жестоко, поэтому мы просто шагали вперед с надеждой…»
– А теперь куда шагать? – спросила Рина, глотая слезы. – Вы хотите сказать, что все было зря? Все это было зря? Вы серьезно?
«Это и мне тяжело принять, – признался дневник. – Я… почти два века… шел в пустоту… И вел… в пустоту… других».
Рина надломлено рассмеялась. Потом ее невеселый смех
