А потом он шел со мной по улице и выспрашивал реальные причины драки. И подробно пояснял, что я сделал правильно, а что нет.
И никогда не ругал, если, по его мнению, все было правильно. Пусть и неверно с точки зрения дисциплины.
И сейчас все примерно так и есть.
Зубов оборачивается, оценивающе смотрит на Лешку, потом машет, чтоб подошел.
Я тоже подрываюсь.
Надоело в детской сидеть.
— Твой куратор когда на связь выйдет, — спрашивает Зубов.
— Сегодня. Уже наверняка в курсе того, что я получил заказ.
— Хорошо… Вот как поступим…
Финал истории
— Блин, не шевелись, — я стираю с Машкиной головы краску, но она, тварь, словно под кожу въелась и никак не отмывается!
— Давай я сама, — она пытается вывернуться, глянуть на себя в зеркало, но я не пускаю. Не хочу, чтоб она лицо свое в красном видела.
— Пошли, — торопливо стягиваю с нее одежду, сглатываю, машинально оставляя ладони на упругой груди, трогаю соски, тут же твердеющие… — в ванну вставай, — хриплю из последних сил, уже мало что видя перед собой, кроме этих сисек завлекательных.
— Ты меня мыть собираешься, или трахать? — весело грубит Машка, послушно вставая в ванну.
Я ступаю за ней, успев стянуть спортивки и белье.
— Совместим.
Прижимаюсь к ней, врубаю воду. Машка вздрагивает, разворачивается ко мне. Смотрит снизу вверх настолько доверчивым взглядом, что у меня в груди тесно становится.
Она мне доверилась. Моя девочка. Послушалась меня. Именно меня, не брата своего, не опытных мужиков, знающих, что говорят и что делают. Не Зубова своего, который, хоть и редкостное дерево, но все же с нею был всё это сложное время.
Нет, меня. Дала понять, что окончательное слово за мной.
А я… Пиздец, как я переживал. Вроде и понимал, что все спектакль, что ничего моей анимешке не грозит, но все равно душа в пятках была. Никогда так не боялся, даже перед чемпионатами всякими.
Все получилось хорошо, запись с выстрелом и картинно падающей Машкой ушла заказчику Лешки.
Дальше было уже их дело.
Довести до самого заказчика, чтоб получить доказательства его причастности, или записать показания посредника о прямом участии заказчика.
Что дальше собирался делать брат Машки, меня вообще не ебало никак.
Пусть хоть сквозь землю провалится, чертила. Тем более, что его карьере сто процентов каюк.
После такого провала и самовольного выхода «в люди»… Дядя Колян говорил, что ему, минимум, светит Полярный круг. Ну, или Сибирь. Самое место для него, придурка. Пусть там Родине послужит.
Лешка знал, что хорошо ему не будет, но, естественно, согласился. Ну, а какой у него выход? Родина-мать так просто не отпускает тех, за кого бабки заплатила.
Так что будет Леха отрабатывать свое содержание по полной программе.
Машка, конечно, была недовольна и хотела, чтоб брат сидел под боком.
Но ее хотелки никого не волновали, естественно. Сама еще на нелегальном, кто ее слушать будет?
Теперь надо было ждать следующего шага от генерала и его защиты.
Зубов предполагал, что, как только те получат информацию о потере свидетеля со стороны обвинения, сразу инициируют судебные заседания. И генералу станет лучше, и зацепок больше в деле не найдется.
Ну а, как только заседания начнутся, Машка предстанет перед судом. Хотел бы я посмотреть на рожу защиты и самого генерала в этот момент… Жаль, закрытое слушание будет, наверняка. Ничего, Машка обещала в красках рассказать.
После этого, по идее, генерала должны будут законопатить в спец-зону.
Есть у нас в стране такие, специально для бывших сотрудников правоохранительной системы. Там обычных зэков нет, только свои все.
Опасения Машки насчет того, что генерал сможет оттуда приказать ее убрать, а потом подать апелляцию на пересмотр дела, отмел дядя Витя «Три звезды».
Когда обсуждали этот вопрос, на него синхронно посмотрели. А он затянулся своими любимыми сигаретами и высказался коротко и не особо печатно.
Но, в принципе, суть была ясна. Неважно, кто где сидит, важно, какие есть связи. Со связями у «Три звезды» всегда был полный порядок. Так что… Ну, посмотрим, насколько генералу будет весело на зоне. Насколько долго.
Все это пока что лишь в теории, ее еще на практике надо выводить.
Но я больше чем уверен, что все получится.
Первый этап, по крайней мере, прошел хорошо.
В Машку выстрелили, краской извозили, она упала… Потом стреляли в Зубова, он тоже свалился.
После этого должна быть еще передача по местному телевидению о том, что средь бела дня, да в загородном доме убили студента местного универа и его брата… Без имен, но для наблюдателей все более, чем понятно.
Я забрал Машку из кабинета патологоанатома, в морге, вывел черным ходом. Сам, дядя Серега Боец страховал только.
И вот теперь отмываю дрожащими руками от краски, пытаясь держаться и не показывать, насколько меня впечатлила эта игра. И что я реально чуть не умер, когда увидел, как она падает. И как красное пятно под ее головой растекается.
Сука, буду это во сне видеть, точно. В кошмарах диких.
Потому что лишь теперь доходит, насколько мы были на волоске.
И насколько происходящее — цепь удачных случайностей.
Ведь то, что заказ получил Лешка — случайность!
Получил бы кто-то другой, и картинка, которую я сегодня видел, могла стать реальностью. Я мог потерять Машку. Мою маленькую смелую анимешку. От одной только мысли об этом — мороз по коже и руки опять трясутся.
Я выдавливаю на ладони шампунь, начинаю мыть светлые, слипшиеся от краски волосы. По Машкиному лицу течет красное, и это смотрится жутко. Я торопливо окатываю ее из душа, намыливаю еще раз. И еще. Пока красный цвет не сменяется розовым и совсем не исчезает.
К этому моменту мы уже еле видим друг друга из-за пара, заполняющего мою небольшую ванную.
У Машки — розовое лицо, блестящие глаза и бьющаяся отчаянно жилка на шее.
Она неожиданно поднимает руки и прижимается ко мне:
— Спасибо. Вадим, спасибо тебе!
Я смотрю в мокрые от слез глаза и теряюсь. Мне-то за что? Я вообще ничего не сделал! Это все родные! Опытные, много чего повидавшие дядьки, привычно и легко подхватившие несмышленого парня на плечи. Не давшие упасть. Они так когда-то мужика моей подружки, художницы Ленки, подхватили. И вытащили из дерьма раздерьмового. И вот теперь нас с Машкой. Никогда счет этот не оплатить…
— Я ничего не сделал, полурослик мой, — шепчу, наклоняясь ниже, чтоб поймать мягким поцелуем ее розовые губы.
