Ну вот, думаю о Дубовском, и всё по новой… Чувство тоски накатывает с прежней силой. Теперь у нас много денег, нет больше сплетен и проблем со стороны госорганов, но счастливее я от этого не стала. Грустно. Никогда не хотела быть содержанкой или урвать в женихи кого-то побогаче, но сейчас это не так уж и важно. Лишь бы Максим поправился. Он всегда хотел помочь, и я решила: пусть помогает детям. Себе я, кроме еды, ничего не покупаю. Неловко как-то. Трачу на его здоровье и малышек.
Ася раскачивается сильнее, ветер свистит, и я возвращаюсь из своих невесёлых мыслей на площадку. Так крепко задумалась, что даже не заметила, как глубоко ушла в себя.
— Вера Валентиновна тебя хвалит. Сказала, что ты почти научилась читать.
— Мне она нравится. Она хорошая.
— Это замечательно, — вздыхаю.
А дочка смотрит на меня и гладит по ладони, лежащей на цепи качели. Ася очень повзрослела за эти месяцы. Она очень жалеет маму и прекрасно знает, как тяжело мне дались последние недели.
— Мама, не грусти, курьер поправится. Он, конечно, гад и совсем не папа, но обещал мне блины каждое воскресенье. Не настолько он плохой, не стал бы детей обманывать.
Улыбнувшись, отворачиваюсь, втягивая носом воздух. Гоню собравшиеся в уголках глаз слёзы.
— А Нике в саду нравится, видела, их там немного малых. И куча воспитателей.
— Ну да, садик-то частный. Там обычно мало детей.
— Мы с Егором зашли, увидели, что там творится, и долго смеялись. Рядом с каждым малым тётя сидит и ползает за кубиками для него. Дети кидают мячи, а тёти снова ползут.
— Забавно, — стараюсь улыбнуться.
— Да, ржачно.
Распрощавшись с дочерью, иду на остановку. Зайдя в автобус, нахожу свободное место и снова читаю информацию по теме его болезни, ищу новые способы. Покупаю все возможные процедуры. В среднем реабилитационный период после таких операций, как у моего Максима, занимает от нескольких месяцев до плугода. Мы стараемся и ежедневно прикладываем множество усилий. Это очень трудоёмкий процесс, однако я очень надеюсь максимально облегчить период восстановления.
У нас тут и физиотерапия, она помогает бороться с отёчным синдромом и болезненными ощущениями. И фототерапия, и какая-то миостимуляция, магнит и лазер. Ещё Максиму делают массаж. Его применение особенно актуально, так как улучшает циркуляцию крови, отток лимфы и способствует возвращению потерянной чувствительности. Вожу его на лечебную физкультуру, позволяющую бороться с нарушениями в вестибулярке, восстанавливать утраченные функции и адаптировать к появившимся ограничениям.
Начинали мы сразу после операции, лёжа на кровати, постепенно увеличивая нагрузку. В скором времени, по словам врачей, Максима можно будет постепенно перевести в вертикальное положение и начинать восстанавливать ходьбу. Я очень надеюсь. И даже думать боюсь, что у нас что-то не получится.
Девочки вместе с Егором часто спрашивают меня, можно ли умереть от доброкачественной опухоли? Смерть в таких случаях возможна в исключительных случаях, но Дубовский не зря боялся, трудность заключалась в том, что его болячка оказалась очень близко к головному мозгу. Операция по её удалению прошла успешно, но вот станет ли Максим прежним — это другой вопрос.
Добираюсь до центра быстро, пересекаю пост охраны и сразу же поднимаюсь на четвёртый этаж. Захожу в просторную одиночную палату. Здесь сегодня очень светло. На кровать падают солнечные лучи. И я притормаживаю, как и прежде любуясь своим мужем. Самым красивым мужчиной на свете. Подхожу к окну и, поставив принесенный с собой фикус на подоконник, расправляю его листики.
— Привет, родной, я тебе цветок принесла. Моя мама учила, что любую болезнь можно вылечить цветком. У меня в детстве температура сорок была, а она алое возле меня ставила. Говорила, что он дышит на меня здоровьем.
Оборачиваюсь и иду к нему, сажусь, поправляю одеяло, сдавливаю в пальцах дорогую сердцу ладонь. Он, как и прежде, смотрит на меня, но молчит. Я часто читаю вслух, мы смотрим вместе комедии, порой я даже пою. Хотя знаю, что делаю это очень даже скверно. Но я надеюсь, что моя любовь и забота помогут совершить чудо. Целую его в лоб, щёки и губы, снова сажусь на место и глажу красивые мужские пальцы.
А затем неожиданно чувствую, что Максим жмёт мою руку в ответ. Сердце в груди замирает.
— Привет, — едва различимо хрипит муж.
И, клянусь богом, он улыбается.
* * *
Много-много дней спустя.
— Пойдём, поможешь выбрать мне галстук, — хитро улыбается мой муж, а я, как и всегда, не могу ему отказать.
Этот темноволосый демон вьёт из меня верёвки. Особенно когда медленно снимает рубашку и так же медленно надевает другую. Никакие операция, кома и реабилитация не смогли испортить этой красоты. Он всё такой же шикарный, смуглый и горячий. Вот только спим мы отдельно, потому что я переживаю за его самочувствие. Максим злится и пытается меня соблазнить, я держусь из последних сил.
Эта борьба порядком выматывает, но я очень хорошо помню, что случилось в нашу первую брачную ночь.
Облизнувшись, Максим своим хриплым глубоким голосом поёт о недоступной женщине, которую никак не может совратить. И это ещё одно оружие. Знает, гад, как на меня действует его голос.
Прикусив губу, сосредотачиваюсь на галстуках. Листаю разноцветные ткани, выбирая подходящий к его рубашке. Затем вытягиваю один из них и набрасываю ему на шею.
— Вроде ничего.
Максим поворачивается к большому зеркалу в пол.
В нашем шкафу могла бы поместиться ещё одна комната. Моему мужу, оказывается, нравятся просторные гардеробные, где можно примерить костюм перед работой. Я называю это фамильным склепом, у меня такой же — с другой стороны спальни.
Правда пока на ночь он демонстративно уходит в гостиную. Честно говоря, я уже и сама частенько царапаю изголовье кровати, особенно когда мой муж выходит из душа, намотав вокруг бёдер полотенце, и начинает расхаживать туда-сюда в поисках чего-то там дико важного. А я будто ненормальная слежу за его крепкими ногами и грудью, покрытой тёмными жёсткими волосами. Малодушно стараюсь пропускать прикрытую область, хотя взгляд то и дело норовит соскользнуть...
