— Прекратить огонь! — немедленно приказал Люк, гордясь в душе одержанной победой, но сохраняя на лице маску полного спокойствия, и подозвал к себе лейтенанта Кардорфа, у которого уже был опыт переговоров с местной городской властью. — Мы с вами вдвоем сейчас поедем в город и примем сдачу в плен остатков гарнизона. Надеюсь, британцы вывезли на своих эсминцах меньшую часть и тем оставили нам больше славы!
Глава шестая
«Хватит с них и этого»
«Фельзеннест»
— В Париж не вступать ни в коем случае! Ни дивизией, ни батальоном, ни взводом! Это мой категорический приказ, Манштейн. Он доведен до командования ОКХ?
— Да, мой фюрер! Генерал-оберст Браухич уже отдал все нужные распоряжения. Город будет обойден с запада и востока и останется «открытым», пока французское правительство, эвакуированное в Бордо, не заключит с нами перемирие.
— Это хорошо, Манштейн, — Андрей прошелся по кабинету и с тоской во взоре посмотрел на заветный шкафчик.
Вот попался так попался — раньше тот Гитлер выпивал полдюжины рюмок ликера за год, а теперь он поймал на себе недоуменные взгляды камердинера и адъютантов, когда за неделю выхлестнул бутылку.
У, немец-перец-колбаса, на носу сидит оса! Чуть ли не алкоголиком своего любимого фюрера посчитали, когда тот ухитрился за цельную неделю початую бутылочку высосать. Не знают они русской души, ох не знают! Пока не знают!
Да в общаге пол-литра водочки, да под кильку в томатном соусе и плавленый сырок с горбушкой черствого ржаного хлебушка за раз единый шла! И ничего — все как огурчики были, малосольные, хрустящие, с чесночком и смородиновым листком. Вот под них бы еще бутылочка прошла бы лихо, соколиком, и не поплохело бы. Бутылочка, не «мерзавчик» пакостный, а добрые ноль-семь, и не «андроповки» вонючей, а «Столичной», а еще лучше бы «Посольской»…
От вожделения Андрея передернуло — он искренне и обоснованно считал, что полностью не пьют лишь два типа людей — либо хворые, либо подлюки, что «стучат» как дятлы. А эти тевтоны бутылку шнапса впятером одолеют и считают это великим пьянством. Ох, и души червивые, неразумные! В общаге они один раз бутылку спирта тевтонского раздобыли и разбавили его на треть, а не вдвое больше, как того приложенная инструкция требовала. Немецкую мову он тогда не ведал, но грамотный в этой речи приятель перевел — пить, не разбавляя, есть смертельная опасность, что вызвало дружный смех у собравшихся за столом голодных студиозусов.
Но когда переводчик заявил, что смертельная доза спирта составляет всего сто двадцать грамм, русские парни заржали, словно лошади. И были тут же добиты до состояния клинического паралича, когда был переведен текст, находящийся в скобке, с уточнением, что данная мера опасна для всех, кроме русских.
Война потребовалась, чтобы эти немцы осознали, что русский пуд метром не перемеряешь, а аршин — килограммами! Тевтонские души, скупые и расчетливые. Он, верховный главнокомандующий, не может угостить обедом тех, кого желает. Ибо «халявные» места за его столом строго нормированы, как и перечень подаваемых блюд. Это живо напомнило ему знакомое до икоты: «Дорогие гости, кто мыл руки с мылом, будет пить чай без сахара».
И как тут быть прикажете? Пристрастившись к ликеру и кофе, он совершенно перестал тосковать по куреву. И понял, что Минздрав, оказывается, не зря предупреждает о напрасной трате денег и здоровья.
Привычка-то вредная, вот только в молодости это понять трудно. А если еще и пить бросить, то что прикажете делать? Как в том анекдоте, когда коммуниста спросили, сможет ли он бросить пить, курить и женщин, если партия ему прикажет. Тот долго и мучительно думал, потом заявил, что выполнит приказ. А на вопрос, отдаст ли он за партию жизнь, мгновенно ответил, что отдаст. И добавил: «А на хрена мне такая жизнь!»
Фекан
— Месье мэр, я приказал, чтоб никто не стрелял по вашей ратуше, по монастырю и по казино, поскольку мне жаль эти прекрасные исторические здания. Война для вас окончена!
Последнее предложение фон Люк специально произнес на французском языке, тем самым как бы подчеркивая доброжелательность, что настоятельно требовал приказ верховного главнокомандующего.
И действительно, если война заканчивается, зачем приумножать число недоброжелателей. Ведь побежденным и так тяжко, это все немцы узнали на своей шкуре.
— Велите жителям выбираться из подвалов, открывайте магазины. У нас в карманах настоящие деньги, не беспокойтесь понапрасну, реквизиции нам запрещены. Никому из вас не будет причинено ни малейшего вреда.
В последние недели Люку редко доводилось встречать столь благодарного и столь удивленного француза, как этот мэр провинциального городка. По сути, жители отделались легким испугом, да и немцы потеряли всего полдесятка солдат, захватив до двух сотен «паулю» и «томми» в плен.
Новости, полученные от генерала Роммеля, были радостными. Танки настигли британцев у Сен-Валери, те не сопротивлялись и сложили оружие.
Сдался и их генерал Форчун, командир 51-й Хайлендской пехотной дивизии, и генерал Илер, командующий французским 9-м армейским корпусом, и с ними более сорока тысяч солдат и офицеров.
На фоне такой победы достижение Люка смазывалось, но генерал приободрил капитана и с юмором отнесся к его просьбе прислать в Фекан дивизионный оркестр.
Так что на набережной играла музыка, немцы и французы спокойно гуляли и разговаривали, купались в море — словно и не было войны. А Люк дал торжественный ужин в казино, на котором присутствовали все офицеры батальона и батареи, экипаж английского «Веллингтона», мэр города и освобожденный из тюрьмы единственный узник, про которого чуть не забыли, — германский офицер кригсмарине, единственный спасшийся с потопленной подводной лодки.
Вот такие гримасы судьбы — вчерашние и сегодняшние победители и побежденные поменялись местами, однако собрались вместе за обильно накрытым столом…
— Господин аббат, я узнал о вашем монастыре в последний момент перед началом обстрела и тотчас же приказал, чтоб ни один снаряд не упал на ваше здание. Надеюсь, все цело?
Аббат стал горячо благодарить немецкого офицера, которого в этот момент терзал жгучий стыд. Да как же сказать, что решающим фактором стал заветный ликер, который Люку еще не доводилось пробовать!
Настоятель словно прочитал терзавшие немца мысли и сам предложил осмотреть монастырь. Будто нарочно первым делом провел гостя в заветное хранилище, и в подвале Люк лишился дара речи — тысячи бутылок и десятки старых бочек заполняли прохладное помещение. Офицер сглотнул вставший в горле комок — жажда стала мучить нестерпимо.
— Не в этих ли бочках хранится знаменитый бенедиктинский ликер? — с самым наивным видом спросил Люк, немного оправившись от изумления.
— Разумеется, и чтобы показать нашу благодарность, я подарю каждому из ваших людей по бутылке этого чудесного напитка! — аббат говорил высокомерно, гордясь своим богатством.
