и печатает. Сам с собой наперегонки. Англичанец собой до одури гордится и овсо жрет, что твой мерин в стойле. Индус гадюке на дуде дудит и пуп свой разглядывает в смысле хвилософии. Итальянец с Грузином песни наперебой галдят. Еврей плачет, что он умней всех и никто его за это не любит… Все суетятся, мельтешат, как мошка после дождика. А Китаец ждет. Этот своего не упустит. Дай срок.
– Китайцы, Петр Фомич, работают вовсю, – возразил я.
– Правильно, работают. А краем глаза в нас целят. Хотя, конечно… Они – вроде нас…
– Как же это?..
– А так. У нас нефти много, леса и прочего алюминия. Мы их и не бережем. А у Китайца народу полны карманы. Он с ним – как мы с плиродой. Да и Немец еще своего не упустил. Нет, не упустил. Оправился Немец после Второй Отечественной. Зализал Фриц синяки. Хитрый Митрий: помер, а глядит… Опять втихаря империю немецкой своей нации варганит.
– Какую еще империю?
– А такую, немазаную-сухую… Единая твоя Европия – это что? Агния Барто? Нет. Кто в этой ихней Европии главный? Швейцар с Албаном? Хорватец какой-нибудь? Нету! Немец главный!
– А Франция? А Испания? А Италия?
– Эти, Одиссеюшка ты мой, выдохлись. Не тот напор. Бывал ты у них?
– Бывал, Петр Фомич.
– Ну и как?
– Прекрасно живут. Лучше нас в сто раз.
– Кишкоплуты. Видал я их. Показывали этих нам, образно говоря, в телевизере. Париж этот с Римом. И что? Все жрут, пьют и улыбаются. Улыбаются, жрут и пьют.
– Так чего же в этом плохого? Счастливая жизнь. Люди живут в свое удовольствие.
– А! – махнул рукой Петр Фомич. – Ушли мозги в желудок. Не бойцы они, нет. Да еще через одного гомосэк с лесбияном, прости, Господи. Нет, этих – в утиль. А вот Немец – он, да, работает. И поджидает, когда под него все ляжут. И Грек, и Лях, и Болгар, и Португал. Не мытьем, так катаньем. Раньше Немец норовил все танком, а теперь-то – банком. Вот оно что, Очки ты мои Крылатые. Поумнела немчура. Хотя… Невезучий он, Немец. Даже жаль его, твердозадого. Сколько раз уже империю свою городил. Три аль четыре? И всякий раз – швах и пыль. На Русского зачем-то попер. Ну не дурак? Русского ведь одолеть на этой земле никак не можно. Почему что Русский завсегда всех повергнет. Такая у него участь.
– Петр Фомич, какая-то тут у вас, простите уж меня, неувязочка.
– Какая такая, Колобок ты мой четырехглазый, неувязочка?
– Вы же только сейчас говорили, что Америка нас…
– Это я – образно говоря. Мериканец с Китайцем Русского, конечно, на пару одолеют. Тем паче если им Немец со своей империей подсобит. Там и Француз-лесбиян из-под очередной юбки подтявкнет. И Турок ущипнет. И Поляк подшипит. И Англичан со своего сырого Лондона пальчиком погрозит. Да и наш родной Хохол сгоряча, может, галушкой бросит… Это, конечно, все так. Никаких сумнений. И вроде бы – все! Кресты. Махнули на глобусе на Русского рукой. Амба, не жилец. Ан нет! Русский полежит-полежит, покряхтит-покряхтит, проп…дится, в луже умоется, икнет – и на печь. Отмогаться. А через полвека лет глядишь – он с печи слез и опять в силе. Здоровый, как боров. Морда красная, но добрая. А сам малость во хмелю, но, однако, с рогатиной. А за ним еще, образно говоря, Удмурт да Якут, Казах да Белорус. И у каждого по дрыну. И у всех морды красные, но добрые. И вроде добрые морды-то эти все мордовские и бурятские, а есть в них во всех какая-то дурца с отчаянкой. И все слегка во хмелю, так что без дрына на ногах не стоят. И чего от них ждать – ни одна Обама и ни один Тетчер не знают. Боязно? Боязно. Всем боязно, и Русскому с Калмыком, и Мериканцу опять же забота, и Немцу с Англичаном дума. Не знают они все, что с этим Татарским Русским делать. Не впихивается он в ихний мудрый чертеж. Он им всем – как оса в трусах. Неясный зверь неприятной породы. Раскорячился, понимаешь, на сколько там мильонов километров, прибрал байкальскую воду с сибирским кислородом, воронежский чернозем с заполярным газом – и сидит. Под мухой. Бьют его Наполеон с Гитлером, бьют, а ему все как с ящерицы хвост. Чудно́! Как говорится, во саду ли в огороде бегала собачка, хвост подняла, нафуняла – вот тебе задачка. Однако пойдем, Ломоносыч-Кривоглазыч ты мой, на двор. Курну я перед кортоплей с моркошкой. В избе-то дымить – чертяку кормить.
Стоял, помнится, прекрасный июньский вечер.
Остров алого заката тонул за синим морем леса. По небу вились розовые стеариновые изводы облаков. Поле отчаянно стрекотало. Вкусно пахло предросной травой. Закукукала кукушка. Я было начал считать в смысле остатка жизни. Но на шестьдесят восьмом «куку» махнул рукой. Сто четырнадцать лет – многовато.
Петр Фомич курил, как курят все старики в Пуньках. А может быть, как все мужики от Калиниграда до Камчатки. Правая нога – на левой, правый локоть – на колене. Кисть левой руки свисает с ноги позади локтя. Папироса в правой руке между расслабленными указательным и средним пальцами, лежащими у самого лица. Плохо объяснил, знаю. Но лучше не получается.
Русский роденовский Мыслитель. А может – Мефистофель Антокольского. Образно говоря.
– Готова кортопля-то! – крикнула Зинаида Васильевна. – Идите нешто, криводумы.
– Идем! – отозвался Петр Фомич. – Завтра жарко будет. И карась будет хорошо клевать. Ну, пошли заправляться, Москва.
Заправлялись под обсуждение пенсионной реформы.
На следующее утро мы ловили карасей. Я поймал одного, Петр Фомич – двенадцать. Обсуждали проблему Курил, Японца, монголо-татарское иго, Кубинца, карибский кризис, Петра I.
Вечером ели жареных карасей все с теми же картоплей и моркошкой. Обсуждали российский флот, Ивана Грозного и Чечена.
Потом были грибы с Путиным и Армяном. «Макарошки» с Чукчей и Брежневым. «Гречаня» под Медведева.
Много чего еще было. Но странное дело: в глубине души, какую бы ересь ни городил старик, я почему-то всегда соглашался с Петром Фомичом. А еще больше – и еще в бóльшей глубине души – с Зинаидой Васильевной.
В общем – с ними обоими.
Соглашался, образно говоря, конечно.
Мы их сделаем!
Заявляю официально и с полной ответственностью: мы их сделаем! Всех! Всяких там американцев, китайцев и прочих шведов. Причем сделаем скоро: лет через… Сейчас прикину. Значит, так. В этом году Кристиночке Птичкиной исполняется двенадцать. Через пять лет она закончит школу. Еще через пять – институт. Думаю экономфак МГУ или Финансовую академию. С красным, конечно, дипломом. Еще через пять – станет руководителем какого-нибудь этого… как его… холдинга или трейдинга…
