сказала ему:
– Ради бога, здесь на воде меня не брани. Не лучше ль вернуться назад в замок Рингштеттен? В замке мы будем спокойны.
– Вот еще! – проговорил, нахмурившись, рыцарь. – В собственном замке своем я должен жить как невольник, уж не могу и плавать на лодке? Чтоб этой проклятой родне…
Но Ундина его перебила, прижав к его губам свою нежную ручку.
В это время Бертальда, сняв жемчужное ожерелье – подарок рыцаря, стала водить им по поверхности волн. Вдруг расступилась вода и чья-то огромная рука жадно схватила украшение и скрылась с ним. Испуганно вскрикнула Бертальда. Тут уж Гульбранд не смог удержаться, в гневе он вскочил и начал кричать, браня всех подводных демонов и русалок.
Ундина поспешно к реке наклонилась, окунула в воду свою нежную руку и что-то прошептала. И вдруг, подняв руку, из воды вытащила чудесное ожерелье из кораллов, которое своим блеском всех ослепило. Она протянула его Бертальде.
– Это для тебя мне прислали, друг мой! – сказала она. – Взамен твоей потери.
Но рыцарь в ярости вырвал у нее ожерелье, размахнувшись, швырнул его в Дунай и воскликнул:
– Ты с ними все дружишь, лукавая тварь! Пропади ты пропадом! Сгинь, чародейка!
С рукой, еще протянутой, бледная, словно неживая, взгляд, полный слез, устремила Ундина на Гульбранда. Вдруг начала, как дитя, тихо плакать, а потом сказала слабым от горя голосом:
– Ах, мой сладостный друг! Прощай, прощай навсегда! Ничего не бойся, пока ты верен мне, чтоб я могла зло от тебя отвести. Что ты сделал? О горе, о горе!
Тут из лодки она ускользнула. Никто не понял, в воду ли она окунулась или сама стала водой. Но следа не осталось в Дунае, только долго мелкие струйки воды тихо и жалобно шептали: «О горе, будь верен Ундине, будь верен».
Стоя в лодке, Гульбранд плакал и не мог успокоиться. Так возвратились они в замок Рингштеттен. И жили там тихо, все время вспоминая Ундину.
Но время шло. И с приходом весны пробудилось в рыцаре прежнее чувство к Бертальде. Долго гуляли они, избегая только ходить вдоль берега – это было для них слишком тяжело. И вот уже веселее стали их речи и реже они вспоминали имя Ундины.
Однажды в дубовой аллее встретился рыцарь с патером Лоренцо. Был тот печален, нахмурен, и сказал он рыцарю:
– Скажите, уверены ли вы, что супруга ваша умерла? Я в это не верю. Могу сказать только одно, что была она верной, смиренной, благочестивой женой. А с недавнего времени начала по ночам мне являться. Приходит в келью мою, встанет в дверях, все плачет, и плачет, и вздыхает, и каждый раз говорит мне все одно и то же: «Святой отец, удержи ты моего супруга, поверь, я жива. Молю тебя, спаси его душу». Что я могу сказать тебе, Гульбранд? – проговорил патер Лоренцо. – Откажись от Бертальды. Не может она быть твоей женой. Тобой навеки владеет Ундина.
Долго они спорили. Оба были упрямы. Наконец с опечаленным лицом ушел священник. А Гульбранд про себя сказал: «Нет сомнения, патер Лоренцо – фантазер, выдумщик и мечтатель».
После этого послал Гульбранд в другой монастырь за священником с просьбой обвенчать его с Бертальдой. И тот, ничуть не сомневаясь, охотно согласился.
Как-то раз снова гуляя в лесу, Гульбранд встретил патера Лоренцо. Он увидел, что патер построил себе из веток шалаш и там живет. Когда опять заговорил рыцарь о браке с Бертальдой, патер Лоренцо ответил ему:
– Ах, рыцарь! Разные обряды нам приходится совершать. Ты ждешь пирования, но может оно перейти в горевание.
Сначала Гульбранд огорчился, и тоска проснулась в его душе – он вспомнил Ундину. Но когда он вернулся в замок к своей красивой невесте, услышал ее беспечный голос, рассеялись грустные, мрачные мысли. Забыл он Ундину и снова стал как прежде веселым и беззаботным.
Глава 8
О том, чем кончилась свадьба Гульбранда и Бертальды
И вот наступил день свадьбы. Конечно, призраки и чудища водяные в замок войти не могли. Но гости, блистая золотом и драгоценными камнями, все равно казались чем-то смущенными, невеселыми. И всякий раз, как отворялись высокие двери, все смотрели туда и словно чего-то ждали.
Всех веселее была молодая невеста. В одеждах невесты, в цветах, она с улыбкой глядела на рыцаря. А многие из гостей, сидевших за столом, невольно думали: «Здесь, на этом месте, где сидит сейчас Бертальда, должна бы сидеть Ундина. А вдруг она трупом, телом, еще не отпетым, лежит на дне реки?»
И словно туманная тень пролетала по залу.
Наконец обряд был закончен.
Рыцарь, поцеловав Бертальду, пошел в свои покои. Прислужницы окружили Бертальду, все хвалили подарки, жемчужные нити, серьги, браслеты из драгоценных камней. Все называли ее красавицей, не сравнимой ни с кем.
Бертальде приятны были такие слова, но, глянув в зеркало, она вдруг воскликнула:
– Ах какая досада! Ну опять у меня на шее эти противные веснушки. А ведь как просто было бы их убрать, и снова стала бы моя шея белее снега. Лишь бы только водой из колодца мне умыться. Мне хватило бы одной чаши воды.
– Что ж тут такого? – сказала одна из прислужниц. – Сейчас вам воду эту я принесу! – И она беспечно поспешила к колодцу.
Она кликнула слуг, и они с рычагами все к колодцу сбежались. А Бертальда с улыбкой села у окна и смотрела, как работники дружно сдвинули камень. Труд их оказался совсем легким. Как будто какая-то сила из глубины колодца им помогала.
Свободно сдвинулся с места камень и покатился по зеленой траве. И в тот же миг со дна колодца поднялся тонкий и легкий прозрачный призрак. Был он укутан белым покрывалом. Лица не было видно, но слышен был тихий плач. И вот этот призрак медленно-медленно пошел прямо к замку. В ужасе вскрикнула Бертальда, стоя в окне. А бледный призрак, поравнявшись с окном, сквозь покрывало поглядел на Бертальду и тяжко-тяжко вздохнул.
– Где Гульбранд? Найдите его, позовите скорее! – дрожащим голосом приказала Бертальда.
Но слуги все замерли, стоя неподвижно, словно не в силах были сдвинуться с места. А тем временем белый призрак приблизился к мраморной лестнице, поднялся по ступеням и пошел из комнаты в комнату, тихо плача.
В это время рыцарь в своем покое стоял перед зеркалом. Слабо светила луна, и ее блеск мешался с лучами свечи. Вдруг он услышал – кто-то слабо постучал в дверь. Так прежде тонким пальчиком стучала Ундина.
– Это мне лишь чудится, – сказал он. – Всякое мне мерещится, видно, пора отдохнуть.
– Отдохнешь, – шепнул за дверью тихий голос. – Но отдых твой
