медицинским специалистам проводить подобные исследования и публиковать их результаты в медицинских журналах, Н. Л. Остапович, член воронежской медицинской бригады, отмечала аналогичную проблему с получением у крестьян информации о наличии душевнобольных членов семьи. По словам Остапович, крестьяне, возможно, боялись социальной стигмы, связанной с выявлением психических заболеваний. Поскольку крестьяне обычно не разделяли опасений врачей по поводу психических заболеваний и имели гораздо более узкие представления о том, что является психическим заболеванием, делая это предположение, Остапович приписывала сельским жителям свои собственные «образованные» представления. Однако ее наблюдение о том, что сельские жители опасались, что основная цель переписчиков – отправить людей, признанных больными, «в сумасшедший дом, где их бьют», более точно отражает мышление крестьян[541]. В 1929 году психиатры Стрельчук и Румшевич сообщают о столь же враждебной реакции украинских и белорусских крестьян в Подолье на приюты и психиатрические больницы. Из их бесед с подольцами становится ясно, что сельское население рассматривает такие учреждения как крайний случай – места, где «больных не лечат, а травят»[542].
Несмотря на трудности, связанные с переписями душевнобольных, психиатры, изучавшие кликушество, чувствовали себя обязанными собрать статистику по этому явлению. Отдельные случаи бесоодержимости сделали крестьянство менее «непрозрачным»[543]. Они также дали психиатрам оружие, необходимое для того, чтобы убедить их коллег-медиков и государственных чиновников в том, что они, психиатры, действительно имеют дело с серьезными психическими заболеваниями. Ведущие специалисты по кликушеству среди психиатров считали, что в центральных и северных губерниях России – Московской, Смоленской, Новгородской, Орловской, Тульской, Тверской, Владимирской и Вологодской – насчитывались десятки тысяч кликуш[544]. Что касается распределения по губерниям, Кащенко, явно разочарованный тем, что нижегородские крестьяне мужского пола не содействовали выявлению кликуш, полагал, что оценка в две кликуши на уезд для этой губернии была сильно занижена[545]. Павел Якобий приводит более точные цифры по Орловской губернии, отмечая, что во всей губернии кликуш было не менее 1000, при этом в Севском уезде на каждые 10 000 жителей приходилось 1,3 кликуши, а в Дмитровском – 21,2[546]. Более высокий процент кликуш в таких уездах, как Дмитровский, утверждает Якобий, можно объяснить их изолированностью и, следовательно, относительной отсталостью.
На рубеже XIX–ХХ веков медицинский персонал Покровской психиатрической больницы в Москве, убежденный в наследственной природе психических заболеваний и опасности нелеченого кликушества для российского общества, не ограничивался сбором данных при переписи населения. Они спрашивали пациентов, страдавших различными психическими расстройствами, были ли в их семьях кликуши. В 1899 году около 5% пациентов и менее 12% пациенток утверждали, что в их семьях были кликуши. Среди пациентов, помещенных в эту больницу с 1899 по 1902 год, более 8% мужчин и почти 8% женщин заявили о кликушестве среди родных[547]. «Наследственные модели» психических заболеваний, популярные среди европейских психиатров в конце XIX века, служили «маргинализации людей на основе их семейного анамнеза»[548]. Подход, утверждающий дегенеративную природу психических заболеваний, предполагает, что болезнь усиливается с каждым поколением. Иными словами, потомкам кликуш, не получивших лечения, суждено было страдать от более серьезных психических проблем, чем у их матерей[549].
Третий (и наименее распространенный среди психиатров) способ узнать о случаях одержимости демонами и встретиться с людьми, которые, по их мнению, должны были стать их пациентами, требовал, чтобы психиатры посещали монастыри, известные чудесными исцелениями от бесоодержимости. Однако перегруженный работой психиатр редко когда успевал посещать монастыри и святыни, чтобы столкнуться там с кликушами и убедить их и их родственников в том, что кликушам требуется психиатрическое лечение, а не духовная помощь. Из группы психиатров, писавших о бесновании в деревне, только Н. В. Краинский и М. П. Никитин искали кликуш в местах паломничеств. После обследования жертв эпидемии одержимости 1898–1899 годов в смоленском Ащепкове Краинский старался посещать монастыри как можно чаще. Он записал свои общие впечатления от кликуш, которых встречал на службах в московских и смоленских монастырях, известных исцелениями одержимых. Никитин более тщательно исследовал отдельных кликуш. Не дожидаясь эпидемий кликушества, летом 1903 года он отправился в Саровскую пустынь Тамбовской губернии, чтобы исследовать исцеления кликуш и людей, страдающих различными психическими расстройствами. Его визит совпал с торжествами, связанными с прославлением Серафима Саровского, мощи которого верующие и Священный синод признали чудотворными. Никитин тщательно описал исцеления верой, свидетелем которых он стал, дополняя описания биографическими данными, полученными в ходе бесед с исцеленными паломниками, а также медицинскими данными, записанными в результате нескольких медицинских обследований, которые ему удалось провести[550].
Убедившись, что в русских деревнях проживают тысячи кликуш, российские психиатры почувствовали необходимость объяснить существование кликушества и бороться с ним при помощи научных знаний. Они также должны были классифицировать то, что им казалось патологией, родственной истерии, психологическим недугом или неврозом, поражающим, как они определили, в основном женщин. Прежде чем обратиться к различным теориям, объясняющим суть кликушества и его место среди расстройств, вызывающих эпидемии истерии, необходимо прежде всего разобраться со стремлением психиатров достичь абсолютного контроля над лечением этого явления и над психическими заболеваниями в целом.
Научный рационализм против народных практик
Стремясь взять под контроль лечение психических заболеваний, российские психиатры вели в специализированной и популярной прессе борьбу с крестьянскими обычаями и верованиями. Они рассказывали образованному российскому обществу о последних научных открытиях в области разума и тела, а также об опасностях, проистекающих из того, что забота о душевнобольных продолжает возлагаться на крестьян и необученных знахарей и целителей. Дополняя данные переписи страшными историями, психиатры выражали недоверие и гнев по поводу того, как крестьяне обращаются с людьми, страдающими нервными расстройствами и различными типами психических заболеваний, включая кликушество. Особенно ядовитыми были их нападки на православную церковь, в особенности на монахов, предлагавших исцеление жертвам одержимости.
Резкий тон полемики частично связан с желанием психиатров внушить российскому обществу необходимость якобы более доброжелательной и гуманной помощи, которую они могли бы оказать психически больным. Психиатры хотели, чтобы как психически больные, так и кликуши находились под их наблюдением и лечились в больничных палатах или приютах для душевнобольных. Кроме того, словесные баталии психиатров были вызваны и невероятно низким уровнем лечения в психиатрических больницах, и негативными сообщениями прессы об условиях в приютах. Заняв оборонительную позицию, психиатры рисовали мрачные картины того, как с психически больными обращается традиционное общество. Они также отвечали на обвинения прессы, утверждавшей, что в больницах
