зеленые новички, — тяжелым голосом сказал Папа и продолжил: — Это наша работа. Тяжелая изматывающая работа. Я не спрашиваю, почему вы сюда захотели. Мне все равно. Но я не хочу, чтобы вы с нами служили.
Закончив отповедь, Пашка обошел оторопевших девчонок и пошел к своему танку. В душе было нассано котами. Он чувствовал себя предателем, но не мог иначе ответить им.
Пашка залез на башню, достал из рюкзака фляжку. И сел на теплую родную броню, слушая как пощелкивает, остывая после недавнего боя, металл.
Все последние шесть лет в его жизни была только война. Грязная и жестокая с непонятным и безжалостным врагом. Да судьба хранила его, хранила их роту, но все же умудрялась периодически откусывать от них куски. Кто-то уходил, подав рапорт о переводе, или будучи списан по ранению, кого-то забирала ракета или лазер Чужих в очередном бою. Их, того неполного батальона, попавшего в своем первом бою в страшную мясорубку, оставалось всего ничего. И он каждый раз с разрывающей сердце тревогой вел их в бой, понимая, что, возможно, не все они из него выйдут. Он устал хоронить друзей, устал смотреть в глаза Бате, возможно ошибочно, читая в них укор, что не уберег, не вернул домой. Он просто устал.
Девушки стояли со слезами на глазах и смотрели на Пашку. Тот сидел на башне, повесив голову над забытой в руке фляжкой.
— Он так не думает, — всхлипнув, сказала Кристина: — Он нас не хочет на смерть посылать.
— Да, — только и ответила Диана, обняла Кристину и повела ее к костру. Девушки сели у костра. Диана достала из кармана фляжку и протянула Кристине. Та, глядя пустыми глазами на огонь, открыла, отхлебнула и закашлялась. Протянула фляжку обратно. Диана глотнула, занюхала рукавом.
— Знаешь, а может так оно и надо? Мужчины воюют, а мы в тылу их ждем, — сказала она: — Не бабье это дело, всегда так было.
— Было так, а будет по-другому, — ответила Кристина: — Мы все равно добьемся своего. Не все мужикам за нас умирать. Диана, они даже по два человека всего в танке ездят. Их мало. Мы должны им помочь. Ты Пашку видела, когда Лешка сказал, что трое погибло? Он как будто постарел от этих слов. А ему лет тридцать всего. А он уже весь седой. Да ты на них всех посмотри. Лешка как мумия высушенная ходит. У Семена в глазах кладбище. Да все они, хоть и ржут постоянно…. Они уже умерли, мне кажется, для себя умерли. Они еще живы, но уже где-то там. Они готовы в любой момент умереть. Им не страшно. Мне страшно. За них. Если им не помочь, они просто перестанут быть людьми, станут какими-то роботами бездушными. Мы можем им помочь. Дать им лишний повод для радости. Они же так смешно прикалывались над нами, там на речке, и в этом походе. Заботились все время. Оберегали. В бой брать не хотели. Они людьми были. А сейчас в бою я смотрела на Пашку. Он очнулся только, сидит ничего не соображает, глаза мутные. А когда сказали про Охотников, он как будто включился. Начал командовать, стрелять. А после боя откинулся на кресло, глаза закрыл. Он как робот был. Даже говорил как-то по-другому.
Кристина замолчала. Она смотрела на огонь и не видела ничего вокруг. Стояла мертвая тишина. Только изредка пощелкивали дрова в костре. Вся рота замерла, слушая ее крик души. Леха стоял, замерев с недопитой кружкой кофе в двух метрах позади нее. Из его всегда недоверчиво прищуренного глаза выкатилась одинокая слезинка и замерла на щеке.
Глава 19. Еще немного, еще чуть-чуть…
— Леха, подъем.
Леха, открыл глаза и уставился в лицо Пашки, который, приложив палец к губам, тряс его за плечо.
Лешка рывком поднялся. Осмотрелся вокруг. Рота бессовестно дрыхла. Потянулся, зевая. Заодно отметил, что сон явно пошел на пользу организму.
Посмотрел на часы. Он проспал чуть больше трех часов. Вечерело. Щас бы поужинать, посмотреть кино и дальше спать. — Ага, размечтался, — оборвал он сам себя.
— Славку пойдем зубной пастой мазать? — спросил Леха.
— Если только грим посмертный накладывать. Там по дороге колонна Чужих проходит, — мрачно пошутил Пашка.
Лешка мгновенно собрался. Совсем другим взглядом окинул окрестности. Посмотрел вверх. На небе никого. Танки хоть и стояли возле леса, но сверху видны были как на ладони. И стоило Охотнику пролететь над ними, как их мгновенно бы обнаружили. Но пока везло.
Пашка утопал поднимать роту дальше. Леха растолкал дрыхнувшего на куске поролона под танком Ворчуна, обрисовал ему ситуацию и отправил по-тихому готовить танк к старту. Сам отправился помогать поднимать роту.
Вскоре все были разбужены и спешно закидывали вещи в танки и сами лезли в них.
Пашка утопал наблюдать за Чужими, и Лёшка отправился к нему. Папа сидел у забора и в щель рассматривал дорогу. Лешка пристроился рядом. — Немцы в городе есть? — шепнул он Пашке. — Не, только полицаи, да поп с баяном, — ответил Пашка так же шёпотом.
По дороге, уже скрываясь из виду, не спеша ползли два Мамонта. Их гусеницы из неведомого черного полимера практически не издавали шума, лишь тихо шуршали и постукивали. Больше выдавал их присутствие хруст проламываемого под весом громадных танков асфальта. Позади Мамонтов тащилось тыловое охранение из восьми Крыс. Наверное, столько же было и спереди. Сверху, почти касаясь брюхом танков, колонну прикрывали два средних Охотника. Еще 4 малых летели спереди и сзади.
— Палиться не хотят. Прячутся за деревьями, — сказал Пашка.
— Повезло, — согласился Лешка: — Так бы Охотники нас нашли. Тут и ста метров нет от дороги. — Выждали еще пять минут, никого на дороге больше не показалось.
— Надо сваливать, если это был передовой отряд, то может и остальная толпа тут пойти, — сказал Пашка.
Быстро вернулись к танкам. Залезли внутрь. Пашка плюхнулся на свое место, привычно нацепил шлем, воткнул наушники.
— Зипка, Папа дома.
— Я слышу. Борщ будешь?
Пашка посмотрел налево и не увидел уже почти привычной Кристины. — Обиделась, — подумал Пашка. — Наверно к кому-то переселилась. — И хотел было уже скомандовать отправление, но что-то его остановило. Он их не видел, с тех пор как непонятная тревога не выдернула его из сна. Он тогда вскочил, и в мертвой тишине, перебиваемой лишь тихим шелестом волн, услышал негромкий звук ползущей по дороге колонны Чужих. И, да, когда он бежал к забору, смотреть на дорогу, когда будил спящую роту, он их не видел.
— Зипка, ты девчонок
