отчете графу де Шуазелю:
«Что за картинка, монсеньор, для нации, когда она возвратится к здравому уму и сможет судить с холодной кровью! С одной стороны — внук Петра I сброшен с трона и умерщвлен, с другой — внук царя Ивана, томящийся в оковах. А в это время княгиня Ангалът-Цербстская узурпирует корону, начав свое правление с цареубийства»{295}.
Екатерина узнала о смерти Петра через несколько часов после того, как та наступила, но никакого публичного заявления не было сделано до следующего дня. Иностранных посланников информировали о произошедшем в документе, выпущенном Коллегией иностранных дел. Там заявлялось, что «император после долгих мучений от геморроя и от сильнейших болей в желудке, от которых часто страдал и раньше, вчера скончался»{296}. Манифест зачитали также в церквях, объявив причиной смерти прежнего императора сильнейшие колики и призвав верующих помолиться за его душу.
Екатерина организовала вскрытие тела Петра, которое подтвердило смерть от естественных причин. Затем в течение двух недель его тело было выставлено в Александро-Невской лавре, куда можно было свободно прийти и засвидетельствовать свое почтение — хотя записывались имена всех видных людей, которые сделали это. Ни один иностранный посланник не пошел посмотреть на тело, но Беранже послал друга, который рассказал ему, что «лицо Петра было необычайно темным, а сквозь кожу сочилась черная кровь, которая виднелась даже на перчатках, надетых на руки»{297}. «И наконец, — писал Беранже, — говорили, что люди видели на трупе признаки, указывавшие на отравление»{298}. Петр был одет в свою любимую светло-синюю голштинскую форму; признаки удушения прикрыты широким шарфом, скрывающим его горло, и большой шляпой, укрывающей часть лица.
Похороны прошли 10 июля. По описанию Роберта Кейта, «последнего императора похоронили в Невской лавре в среду утром без особых церемоний; на похоронах было приказано присутствовать только первым пяти классам»{299}. Екатерина не пришла. Гроб поставили сверху на гроб Анны Леопольдовны. Похороны Петра были проведены в Невской лавре, вдали от остальных членов династии Романовых, покоящихся в Петропавловском соборе, — чтобы подчеркнуть его политическую незначительность и то, что он оказался недостойным звания истинного потомка Петра Великого. Тот факт, что он так и не был коронован, также использовали в качестве повода для упокоения его в этом относительно низшем месте захоронения.
Через два дня после похорон Петра в Петербург вернулся бывший канцлер Бестужев. За двадцать миль от города его встретил Григорий Орлов и остаток пути провез в императорской карете. Екатерина ожидала его в старой аллее Летнего дворца. Она немедленно восстановила все его ранги и титулы и подарила ему собственный экипаж и великолепный дом, где все нужды стола обеспечивались за счет двора (его прежний дом на берегу возле Исаакиевской площади, на который он брал закладную у английского консула, стал в 1763 году местом размещения Сената). Невиновность Бестужева в инкриминированных ему императрицей Елизаветой преступлениях подтвердили манифестом.
Другие придворные, высланные по этому делу, также были возвращены и оказались в большой чести. Один из них, Иван Елагин, быстро стал одним из самых доверенных чиновников Екатерины. Через несколько недель после переворота дядя Екатерины, князь Георг Людвиг, получил вознаграждение в сумме ста тысяч рублей — как возмещение потерь, которые он понес, когда солдаты разграбили его дом. Ему позволили вернуться в Голштинию с шестьюдесятью двумя другими гражданами этого княжества.[31]
Бывшей любовнице Петра Елизавете Воронцовой Екатерина позволила жить в доме ее отца в Москве — до тех пор, пока у нее не появится собственный дом. Ей велели жить тихо и не давать поводов для разговоров. Екатерина соответственно проинструктировала отца Елизаветы, Романа Воронцова, велев обеспечить ей адекватное приданое, если она выйдет замуж. Императрица сама сделала распоряжения относительно дома, который ей наметили купить в Москве.
2 августа Екатерина снова написала Станиславу Понятовскому, дав полное описание событий переворота во всех подробностях: «Все умы тут до сих пор в состоянии брожения, — сообщила она. — Прошу тебя не приезжать сюда сейчас из страха, что оно усугубится»{300}. Она сообщила ему свою версию того, что случилось с Петром:
«От страха у него началась колика, которая длилась три дня и прошла на четвертый. В этот день он слишком много выпил — потому что он имел все, что хотел, кроме свободы. Болезнь повлияла на его мозг, наступила сильнейшая слабость, и несмотря на помощь врачей, он испустил дух, попросив предварительно лютеранского священника. Я приказала вскрыть его, но в животе не оказалось никаких признаков болезни. Смерть наступила в результате воспаления кишечника и апоплексии. У него оказалось необыкновенно маленькое сердце, совсем усохшее»{301}.
Если Станислав и сохранял какие-либо остатки надежды, что их прежние отношения теперь смогут восстановиться, он пришел в себя. Императрица Екатерина расставила все по местам: «Я получила твое письмо. Регулярная переписка станет предметом тысяч неудобств. Я должна предпринимать двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени для маленьких губительных любовных писем»{302}.
Екатерина была абсолютно уверена: она должна сделать все, чтобы ее приняли как законную русскую правительницу; подчеркивание же собственного иностранного происхождения путем поддерживания близких отношений с другим иностранцем (и вдобавок католиком) может стать фатальным. Она попыталась сказать об этом Понятовскому, объяснив, что во время переворота «все произошло на основе ненависти ко всему иностранному; Петра III тоже относили к иностранцам»{303}. Она не стала рассказывать прежнему любовнику так же многословно, что из ее сердца он уже вытеснен другим человеком, но намекнула на это: «Я чувствую себя очень неловко… Не могу сказать тебе, из-за чего, но это так»{304}. В конце письма она почти уже извинялась: «Прощай! Мир полон странных ситуаций»{305}.
Неделей позже официальная газета Санкт-Петербурга объявила о наградах всем основным руководителям переворота. Кирилл Разумовский, Никита Панин и Николай Волконский получили пенсии по пять тысяч рублей в год, а семнадцать остальных участников, в том числе Григорий и Алексей Орловы, лейтенант Пассек и княгиня Дашкова, получили по восемьсот крепостных (дарение крепостных всегда происходило с землей, которую они занимали и которая приносила прибыль хозяину) или по 24 000 рублей.
Подготовка к коронации шла быстро. Части петербургских административных департаментов
