не действует. Мы относимся к подобным призывам с поистине языческим безразличием. Наш ответ на все это таков: «Что вы имеете в виду?» Мы не будем спасать мир. В новейшей истории международных отношений было много антикитайских провокаций, которые помогли нам сплотиться, выковать национальное единство. Странно, однако, насколько успешно мы сопротивляемся провокациям, любым попыткам привлечь нас к решению мировых проблем.
Обозревая ситуацию в стране в целом, мы почти готовы утверждать, что сможем и впредь жить так же, как жили раньше. Те, кто в 1935 г. путешествовали по Японии и Китаю, могут сравнивать ситуацию в обеих странах. Создается впечатление, что японцы все время куда-то спешат. В трамвае или в поезде они читают газеты, решительно выпятив подбородок и грозно нахмурив брови, как будто их ждут неминуемые бедствия национального масштаба. Но японцы твердо верят, что в следующей решающей битве они либо разрушат весь мир, либо будут сами уничтожены, и потому готовятся к этому роковому дню. Китайцы же в своих длиннополых халатах безмятежны и всем довольны. Похоже, ничто и никогда не выведет их из этого сонноблаженного состояния. Ни в гостях у китайца, ни в китайском ресторане, ни на улицах китайских городов иностранец не обнаружит ни единого признака надвигающейся национальной или всемирной катастрофы. Многие китайцы сравнивают свою страну с «кучкой песка на блюде». Каждая песчинка олицетворяет не человека, а семью. Японская же нация подобна куску гранита. Следующий мировой взрыв, возможно, расколет этот гранит, но кучку песка взрыв в худшем случае лишь развеет. Песок — всего лишь песок.
Привилегии и равенство
Конфуцианский принцип социального статуса («каждому человеку свое место») открывает прямой путь к пониманию того, что такое равенство в понимании китайцев. И это важно иметь в виду, чтобы понять положительные и отрицательные стороны социального поведения китайцев. Китайские ученые и образованные люди акцентируют всякого рода различия, например между мужчинами и женщинами, между правителями и подданными, между молодыми и старыми и т.д.
Конфуцианство всегда внушало обществу представление о себе как об учении цивилизующем, оказывающем благотворное влияние, и оно достигает этого, насаждая повсюду социальные различия, укрепляя социальный порядок. Конфуцианство стремилось объединить общество с помощью морального авторитета, побуждая правителей быть гуманными и милосердными, а подданных — покорными и смиренными. Старики должны быть доброжелательными к молодым, а молодые — уважать старших, старший брат должен быть дружелюбным по отношению к младшему, а младший — покорным старшему. Пафос конфуцианского учения об отношениях в обществе коренится в строгой иерархии и сложной системе статусов, а вовсе не в социальном равенстве. Китайское слово для обозначения пяти основных отношений в обществе — лунь — фиксирует равенство лишь внутри своей социальной страты.
У такого общества есть привлекательные черты. Например, всегда выглядит трогательным подчеркнутое уважение к старшим. Профессор Росс отмечал, что пожилые люди в Китае производят самое глубокое впечатление, они выглядят более импозантно и благородно, чем старики на Западе. Пожилым людям на Западе на каждом шагу дают понять, что они бесполезны во всех отношениях, что их безвозмездно содержат дети, — как будто старики не исполнили своего долга и не вырастили детей, когда были молоды! Некоторые старики на Западе постоянно твердят, что они в душе еще совсем молоды, и из-за этого выглядят смешными. Ни один образованный китаец преднамеренно не обидит старика, точно так же как ни один благовоспитанный европеец преднамеренно не обидит женщину. Ныне некоторые тонкости взаимоотношений во многом утрачены, но большая их часть еще соблюдается в традиционных китайских семьях. Вот почему у стариков в Китае характер уравновешенный и безмятежный. Китай — это единственная страна, где старые люди чувствуют себя свободно и непринужденно. Я считаю, что такое всеобщее уважение к старикам в тысячу раз лучше, чем все пенсии по старости во всем мире.
С другой стороны, конфуцианская система социальных статусов поныне обеспечивает огромные преимущества самим привилегированным слоям и их сторонникам. Уважать стариков, несомненно, дело хорошее, однако уважать ученого-книжника — дело хорошее и вместе с тем плохое. Восхваление обществом каждого чжуанъюаня — человека, занявшего первое место на государственных экзаменах, — всегда трогало каждое материнское и девичье сердце. Вот он восседает на белом коне, в одеждах, лично преподнесенных императором, он — самый умный ученый страны — поистине «прекрасный принц». Внешний эффект тоже важен, ибо первый ученый Китая должен обладать приятной наружностью. Такого почета удостаивался выдающийся ученый и высокопоставленный китайский чиновник. Каждый раз при выходе из дома в его честь били в гонги, знаменуя явление народу великого книжника. Перед его повозкой шли служители ямыня, которые сметали прохожих по сторонам, как мусор. Этим служителям всегда перепадала частичка славы и власти хозяина. И ничего, что в суматохе порой им случалось ранить или даже убить одного-двух человек.
В древнекитайской прозе описано множество таких сцен. Но мы воспринимаем все это не как проявления власти и почета, а как «пылающее пламя и тлеющее пожарище». Служителей ямыня беспокоила только возможность случайно столкнуться со свитой еще более высокопоставленного сановника (так работает система статусов). Тогда их «пылающее пламя» чуть стихало. Тревога охватывала служителей ямыней также, если они по неведению убили или ранили кого-либо из домочадцев высокопоставленного сановника. В таких случаях они истошно вопили: «Ничтожный должен умереть! Ничтожный должен умереть!», имея в виду самих себя. Действительно, начальник мог передать их в более высокие инстанции для такого наказания, которое там сочтут нужным, будь то порка плетьми или тюремное заключение — в соответствии с законом или в обход его.
Привилегии такого рода всегда являются предметом вожделений честолюбцев, и неудивительно, что нынешние чиновники даже под угрозой увольнения не хотят лишаться этих привилегий. Всякому льстит принадлежность к узкому кругу привилегированных. Называя этих современных чиновников «слугами народа», мы оскорбляем само понятие демократии! В циркулярах они, возможно, используют слово «демократия», но сами его люто ненавидят. В 1934 г. шофер одного высокого начальника, невзирая на запрещающий знак светофора, пересек оживленный перекресток. Полицейский пытался его остановить, но шофер выхватил пистолет и отстрелил полицейскому большой палец руки. Вот вам и «пылающее пламя» чиновника! Да, привилегии — вещь неплохая, и они сегодня по-прежнему «пылают».
Поэтому привилегии — это антитеза равенства, а чиновники — естественные враги демократии. Только если чиновники пойдут на ограничение своих классовых привилегий, ограничат свободу действия и согласятся лично отвечать в суде на чужие иски, только тогда Китай буквально наутро станет по-настоящему демократической страной. Не раньше! Потому что, если народ будет свободным, будут ли тогда свободными бюрократия и
