Поэтому Ришар направился к заставе Трона, вглядываясь в каждую женщину, следовавшую по венсенской дороге, но ни одна из них не была Юбертой.
Впрочем, прохожие попадались редко; когда он дошел до заставы, пробило полночь.
От заставы Трона до Венсена тянется длинная прямая дорога.
Ришар надеялся, что увидит ту, которую он искал; однако он миновал Венсен, Жуэнвиль и Сен-Мор, не встретив ни единой души.
Временами скульптор останавливался и осматривался вокруг; ему очень хотелось позвать Юберту, но он не решался этого сделать, не понимая причины своей робости.
Очевидно, Ришар боялся собственного голоса.
Дойдя до Сен-Мора, он свернул с главной дороги и пошел напрямик, через поле, в деревню Ла-Варенна, которая состояла в то время всего из нескольких домов, расположенных на берегу реки.
Среди этих домов хижина Франсуа Гишара выделялась своей ветхостью.
Скульптор приблизился к ней с трепещущим сердцем и дрожащими ногами.
То был единственный дом, сквозь ставни которого пробивался слабый свет.
Этот свет на миг показался Ришару лучом надежды.
Молодой человек подошел к окну. Как он и предполагал, ставни не были заперты изнутри. Он осторожно отодвинул одну из них. Несмотря на поздний час, папаша Горемыка еще не ложился спать. Он сидел у камина, и лампа, стоявшая на деревянном выступе, освещала его лицо. Оно было бледное и безжизненное, словно лицо покойника.
Старик был неподвижен, как статуя; его можно было бы принять за мертвеца, если бы время от времени крупные слезы, капавшие с его ресниц, не текли по морщинистым щекам.
Было ясно, что Юберта здесь не появлялась.
Ришар тихо отпустил ставень; невыразимая боль сдавила его сердце, и он чувствовал, что эта боль теперь всегда будет мучить его.
Затем скульптор подумал, что, вероятно, дойдя до Жуэнвиля, Юберта свернула на тропинку, вьющуюся вдоль берега Марны, и, если он пойдет в обратном направлении, то безусловно встретится с девушкой.
И он двинулся в путь.
Он так долго шагал во мраке, что его глаза уже привыкли к темноте. Поравнявшись с окраиной Шенвьера, молодой человек заметил маленький ялик, скользивший вниз по течению, то есть в сторону Ла-Варенны.
Скульптор спустился на берег и окликнул гребца, но тут из-за облаков показалась луна, осветившая поверхность Марны, и Ришар убедился, что в лодке никого нет.
Дойдя до острова Сторожей, он остановился.
Ему показалось, что среди верб и ивовых зарослей промелькнула женская фигура в белом.
Это неясное видение то появлялось, то исчезало. Сердце Ришара готово было выскочить из груди, и холодный пот струился по его лбу.
Наконец, собравшись с духом, он крикнул:
— Юберта! Юберта!
Женщина в белом замерла и, по-видимому, стала прислушиваться, но почти тотчас же она снова склонилась к земле.
Наверное, она рвала цветы.
— Юберта! — еще раз позвал Ришар.
— Это ты, Валентин? — откликнулся знакомый голос. Сердце скульптора подпрыгнуло в груди.
— Да, — ответил он.
— Подожди, я сейчас, — послышался тот же голос. Женщина спустилась сквозь ивовые заросли к реке и шагнула вперед, словно, подобно апостолу, она была одарена способностью шествовать по водам.
Внезапно раздался крик.
Ришар тщетно пытался разглядеть в темноте неясный силуэт — Юберта исчезла.
Молодой человек на миг остолбенел от неожиданности и ужаса, а затем бросился в воду.
Он много раз нырял и после четверти часа бесплодных поисков выбрался на берег, спрашивая себя, не пригрезилось ли ему все это во сне.
XXII. ПАПАША ГОРЕМЫКА
Уровень воды в Марне поднялся из-за постоянных дождей; река разлилась, сделавшись желтой и мутной. Для рыбаков настала прекрасная пора: рыба поднялась из глубины и плавала у берегов либо на затопленных участках земли.
Все, кто только мог держать в руках удочку, воспользовались удачным моментом и пропадали на реке с утра до вечера, а порой и с вечера до утра, с наслаждением предаваясь любимому занятию.
Франсуа Гишар тоже принимал участие в состязании с рекой: будучи одним из самых азартных игроков, он пытался заглушить свое горе с помощью труда и развлечения.
Хотя старик лег спать почти в три часа ночи, на рассвете он уже вышел из дома и медленно побрел вдоль берега, ибо, как говорил Матьё-паромщик Юберте, его руки стали слишком слабыми, чтобы бороться с течением.
Кроме того, расставляя свои снасти, рыбак по-прежнему принимал меры предосторожности.
Папаша Горемыка не заблуждался относительно теперешнего благодушия г-на Батифоля; чеканщик подпускал соседа к реке исключительно потому, что надеялся выведать некоторые его излюбленные места, в чем якобы и заключался весь секрет невероятной удачливости, которую молва приписывала старому рыбаку.
Поравнявшись с Шампиньи, Франсуа Гишар отвязал свою лодку, пришвартованную у берега, отчалил и принялся вытаскивать из воды первый вентерь.
Рыбак был один и потому не мог, занимаясь делом, в то же время бороться с течением при помощи вёсел; поэтому, добираясь до очередного места, где находились его орудия лова, он сначала внимательно обозревал окружающую местность, втыкал в дно реки два длинных шеста, окованных железом, чтобы закрепить лодку на месте, а затем принимался шарить в воде багром в поисках снасти.
Папаша Горемыка миновал остров Сторожей и собрался поднять на поверхность свой третий вентерь, как вдруг остановился, весь дрожа.
Его крюк уперся во что-то, встретив странное сопротивление, и умудренный опытом старик немедленно догадался, в чем дело.
Он понял, что сейчас вытащит из воды утопленника.
Рыбак поднял багор, и на поверхности показались и стали кружиться в водовороте складки белого одеяния.
Увидев женское платье, старик почувствовал непонятный страх и ненадолго замер.
Он отвернулся и уже хотел отправить труп, чей бы он ни был, обратно на дно реки, но, внезапно передумав, наклонился к воде, схватил тело утопленницы за пояс, поднял и положил в лодку.
Затем старик встал перед покойницей на колени и уставился на нее безумным взглядом.
Щеки его стали мертвенно-бледными, по лбу струился пот.
Это была Юберта!
Дед сразу же узнал свою внучку, хотя ее белокурые волосы, обвившись вокруг головы, закрывали лицо; впрочем, как только багор нащупал мертвое тело, неистово забившееся сердце подсказало рыбаку, что это была она.
