моя челка?! Да обреюсь я налысо!
– Оглушил… Ё-моё, за что ты с нами так? Очень больно, – врет! ворпани не испытывают боли, каменные они. – И брату каково эдак переворачиваться…
– Чего? Нет у меня брата. Сестра только…
– Моему брату!.. Не обижайся, Грицка. Мы же твоего пузатого родича не тронули тогда на Виждае. Ошиблись малость. Всамделишной вины нет. Несправедливо это – всего меня переломать…
– Извините. Недоразумение – и там, и тут. Может, скорую вызвать?
– Притворяется! Не верь ему, – Петька яростно зашептал Ивану на ухо. – Ворпаню обмануть, вокруг пальца (или носа) обвести – на раз плюнуть!
– Плохо мне, – выдавил Клоб как можно жалостливей. – Врача! Не то просто окочуриться здесь…
Рука упала. Лицо лежавшего превратилось в бледную болезненную маску, дыхание прекратилось. Трое парней отошли для краткого совета.
– Вызвать врача? – предложил Иван. – Скажем, что гуляли по дороге и наткнулись на него. Ничего не знаем. Просто исполняем свой гражданский долг.
– Долг этим не исчерпывается. Долг примерного гражданина обязывает помочь выяснению всех обстоятельств. Когда утром увидят флаг над башней… Придется сдать Тулузу. Он же ворпаня переехал! А ниче, что он нас спас?
– Спас. Конечно, спас. Я не отрицаю. Но если у него внутренняя травма? Кровотечение?
– У кого? у ворпаня? Он в воде не тонет, в огне… гм, не горит. Не боись, волонтер, столбиком огня не взовьется.
– Опять аллегории? Не очень умные!
– Какие есть… Эй, ребята! – Петька всплеснул руками. – А нашего ворпаня-то и нет. Испарился! Пока мы решали, помочь ему или нет. Вот и выходит, что нет. Как говорится, не делай ворпаню добра…
Грузовик Тулузы скрылся. Дорога была абсолютно пуста. Серый крупнозернистый асфальт, местами растрескавшийся и поблескивающий в скудном свете, что достигал от проходной ТыМЗ. Сломанная ветка волчавника, осыпавшиеся синие лепестки. И больше никого!.. Ребята сильно озадачились.
– Куда он подевался? Сквозь землю провалился? Где же здесь нора?
– Как он тебя называл, парень? Ты же вроде Иван… или Грицан? или кто?
– Вот я ни в чем больше не уверен…
Зато в чем могла быть уверена вторая группа бойцов Молодежной ячейки – в том, что задачу, поставленную их стратегом Лешкой Имбрякиным, бойцы выполнили. Не понеся при этом потерь. Можно возвращаться с чистой совестью. И рассказать есть что!
Ребята вновь собрались в библиотеке уже за вторую половину ночи. После сумасшедшей акции вернулись все. Измученные, чумазые, даже израненные. Устина Жадобина суетилась – включила электрический чайник, разбросала по стаканам и кружкам чайные пакетики, высыпала на тарелку маковые сушки, порезала белый калач, выставила вазочку с лимонными карамельками. Парни и девчонки чувствовали себя выжатыми как лимон и абсолютно счастливыми.
За всю прошлую (очень недолгую) и последующую жизнь у них вряд ли будет подобная вечеринка, как эта – в тесной комнате при библиотеке. В городе, который по их представлениям захвачен вражеской силой и готовится к уничтожению. Было удивительно, как все молодые люди (кто ходил на башню – то есть, все, кроме оставшихся ждать и безумно волноваться Устины и Олеси) уместились на одном старом массивном кожаном диване. Тесно прижавшись друг к другу – плечом к плечу, бедром к бедру – они кайфовали и «лица их выражали одновременно то любовное чувство, которое связывало некоторых из них и словно током передавалось другим, и то необыкновенное счастливое чувство общности, которое возникает в юных сердцах при соприкосновении с большой человеческой мыслью, а особенно той мыслью, которая выражает самое важное в их жизни сейчас. На их лицах было такое счастливое выражение дружбы, и светлой молодости, и того, что все будет хорошо…»
Ура!! Первая победа добра над силами зла (сказочно могущественными). Какими уж извилистыми путями эта победа достигнута. Но достигнута! Теперь дело за старшими товарищами.
…Красный флаг развивался над трубой старой котельной. Утылва пробудилась рано, и народ со всех концов города стекался посмотреть на флаг. У проходной собралась толпа. Поворотовские охранники сбились с ног, разгоняя людей, но никто не решался снять с трубы полотнище. Никто не хотел повторить рискованный эксперимент юных тылков и залезть наверх – словно злосчастная башня была заминирована.
Страдавшая бессонницей (еще больше после смерти подруги Л.Г. Чиросвий) Агния Николаевна Кулыйкина рано утром с кряхтением сползла с постели и как была – в ночнушке, с распущенными седыми космами, без вставной челюсти – доковыляла до окна спальни. Дом Кулыйкиных – стандартная панелька – стыковался к Нифонтовской пятиэтажке, образовывая общий двор (в нем накануне Ирэн обстреляла картошкой незадачливого жениха Федю). Из окон обоих домов под разными углами открывался обзор в сторону ТыМЗ. Агния выглянула наружу и обомлела, застыв в согнутой позе. На заводской трубе развивалось красное знамя. Агния никогда не заподозрила бы, что способна в своем нынешнем положении испытать такой жестокий напор чувств. Неведомая сила резко разогнула ее, принудив принять прежнюю гордую осанку – школьного завуча, непререкаемого авторитета, королевы Кашкукской средней школы, перед которой робели не только дети, но и директор и даже сам хозяин советской Утылвы – первый секретарь горкома партии В.И. Щапов. Глядя со спины на строгую Агнию, никто не догадался бы, что ее старое, сморщенное лицо мокро от слез.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
*
Перед продолжением нашей истории необходимо сказать кое о чем. Максим Елгоков, штудируя пятигорские сказки, наткнулся на обрывок странной мысли, которая была ни к селу, ни к городу – ни к старой, ни к новой Утылве – вообще, ни к чему. Максим не понял, но запомнил. А помните ли вы?
…Горе бывает таким упоительным, таким сладким. И лучше чувствовать горе, чем не чувствовать НИЧЕГО – быть несчастным и бесчувственным истуканом.
Уже тогда Максим почувствовал нечто, скрытое в этом обрывке – пахнул аромат чужой тайны (совсем не кислотой, а чистой, сухой горечью). Именно чужой – неведомой ему до настоящего момента – ни в Утылве, ни в Кортубине, ни в Карловых Варах – нигде. Вот она, дырка-то! протискиваемся? Предупреждение – будет больно…
– Горе? какое? – спросите вы. – И как оно может быть упоительным? зачем? за что? – резонный вопрос.
– Спасибо, нам не надо, – стандартная фраза не только в магазине.
Кроме шуток, горе – его понятие или чувство – отвергается современным сознанием – радостным и убежденным. А что надо? Счастья? И за что же вам должно счастья привалить? За ваши красивые глаза? Так у Калинки и ее родственницы Машутки переливчатые глаза гораздо краше. И уже Калинке досталась несчастливая судьба. Но люди прежде не питали категоричной убежденности в своем праве
