- Я ещё зайду сегодня, - он обернулся возле двери, чтобы ещё раз обнять её взглядом.
Валери улыбнулась и прошептала едва слышно:
- Хорошо, я буду ждать.
Принц не услышал, но понял. Понял и улыбнулся. И вышел, аккуратно прикрыв дверь, унося в душе тепло, радость и предвкушение. Марк Опрельский встретил его у крыльца.
- Ваше высочие, - подстроился он к шагу реджи, - вас хочет видеть её величие.
Дамиан бросил быстрый косой взгляд на секретаря.
- Сейчас?
- Да, ваше высочие.
- В кабинете?
- Да, в кабинете её величия.
***
- Ваше величие, разрешите? - Дамиан прошёл, не ожидая ответа на свой формальный вопрос.
- Рада вас видеть, сын мой, - королева сидела за своим рабочим столом, расправив и так прямые плечи. Подала бумагу: - Вот, прочтите.
Дамиан принял письмо, и рука дрогнула, едва глаз разобрал вязь оландезийского письма.
- Может, стоит выдать им девчонку? - с едва заметной усталостью спросила королева.
- Боюсь, вы опоздали, матушка, - пробормотал Дамиан, уже читая витиеватые строки на ломаном бенестари.
В письме король Оландезии Юзеппи требовал выдать дочь-преступницу и негодяя, что посмел убить его старшего сына и наследника. Дочитав, принц медленно сел в кресло и уставился в пространство.
- Угрожать ему нечем, но требования он выдвигает... Интересно.
Раздумывал реджи недолго.
- Считаю, принцесса Тойво и её муж должны это прочесть. Но выдавать их не можем - после обряда, что совершил глава клана Удабнос, чета Марун лишь гости в Бенестарии.
Дамиан глянул на мать и приподнял брови, мол, как вам такая мысль, ваше величие? Она лишь слегка склонила голову. Возражала? Соглашалась?
- Проблема тем не менее осталась. Но если король Юзеппи не бряцает оружием у наших границ, а шлёт послания, то стоит расценивать это письмо как призыв к переговорам.
- Матушка, в этом вопросе я доверюсь вашему опыту. Однако, слать очередное посольство в Оландезию – значит подвергать опасности наших дипломатов. Опыт показывает, что это неразумно, а главное - не плодотворно.
- Сын мой, - королева смотрела на реджи исподлобья, - я согласна с вами, и теперь мы выбьем Юзеппи из колеи, и сами будем навязывать условия. Этот северный нарыв пора вылечить.
Реджи развёл руками:
- Как скажете, ваше величие. Но считаю, что стоит привлечь к этому вопросу заинтересованных лиц.
Королева решительно встала:
- Согласна. Я сама поговорю с ними.
И сделала два шага к окну, замерла. Принц хотел уже уйти, но мать, кажется, ещё не закончила разговор.
- Подойдите, сын мой, - сказала не оборачиваясь.
- Да, матушка, - Дамиан стал рядом с ней. За окном бегали дети, играли в мяч, смеялись.
- Что это? - узкая ладонь королевы вытянулась к окну.
Дамиан сложил на груди руки и спросил, глядя на детей:
- Что вы имеете в виду, матушка?
- Сын мой! Когда вы затеяли ремонт во флигеле, я не возражала. Даже порадовалась вашим хозяйственным порывам. Но я не понимаю, почему под окнами моего кабинета теперь постоянно резвятся и кричат дети? Это не единственные дети в этом дворце. Но никого ранее их не было слышно, они вели себя тихо и гуляли на дальних участках парка. Что это такое? - узкая ладонь нервно дёрнулась и опустилась на подоконник.
- Вы хотели, чтобы мы с моей единственной как можно быстрее соединились. Вы хотели, чтобы она прибыла во дворец, чтобы здесь жила. Не так ли?
Дамиан расправил плечи и заложил руки за спину. Приподнял подбородок и всей фигурой выражал готовность к разговору. Открытому, честному, откровенному разговору.
- Да, верно, - взгляд королевы не отрывался от играющих девочек. - Но при чём здесь приют, который вы перевезли во дворец?
- Приют, ваше величие, это семья моей единственной. Это дети, которых она взяла на воспитание, по отношению к ним у неё есть определённые обязательства, и она их честно выполняет.
Дамиан намеренно придерживался холодного и ровного тона. Он чувствовал, что матушка злится. Ну или, по крайней мере, очень недовольна. И в этой ситуации его спокойствие давало преимущество в разговоре: кто спокоен, тот и прав.
После паузы королева не менее холодно спросила:
- Почему нельзя было найти кого-то и передать эти обязательства? Неужели вы не могли найти человека, который выполнял бы работу вашей... единственной?
- Моей любовницы, вы хотели сказать? - Дамиан не удержался и отпустил шпильку. - Видите ли, ваше величие, обстоятельства требовали срочных решений. Если бы у меня было время, то всё могло быть по-другому. Моя любимая женщина не получила бы чудовищные по своей несправедливости обвинения от священства, я бы постепенно объяснил ей ситуацию, дал возможность привыкнуть к положению вещей и время - чтобы наладить жизнь по-новому.
Дамиан теперь смотрел на профиль королевы. Она, казалось, не замечала этого.
- Если бы некоторые облечённые властью особы не поторопились... - не закончил он, давая возможность матери самой делать выводы.
Королева пригнула голову к груди и всё смотрела в окно. Лишь участившиеся моргание выдавало её чувства.
- Но она всё-таки во дворце, - проговорила твёрдо, требуя признать свою правоту.
- Но с ней все её двадцать два домочадца, а главное - категорическое несогласие выходить за меня замуж.
Принц заметил, как на мгновенье дёрнулись желваки на скуле матери и чуть сжались губы. Это было проявление недовольства.
- Вы можете идти, сын мой, - проронила надменная женщина, внимательно глядя в окно.
Дамиан молча откланялся и так же молча вышел из кабинета.
***
- Не знаю, что с ней делать. Она устроила скандал на улице, кричала на меня, говорила гадости, - бледная Валери сидела на краешки кровати в своей новой просторной комнате и мяла передник, что носила по привычке, хотя в нём уже не было необходимости.
Дамиану было больно. Больно видеть вот эти горестные складки у рта, эти недоумённо приподнятые брови, нервно мнущие ткань пальцы, эти глаза, полные слёз. Подошёл, сел рядом, обнял, поцеловал в макушку.
- Валери, милая, ну что она могла сказать? Опять из-за Виры обижалась?
Под рукой задрожали плечи, и принц заглянул в любимое лицо. Закрытые глаза, закушенная губа, подрагивающий подбородок - она была очень расстроена. Тяжело сглотнула, произнесла медленно, дрожащим голосом:
- Я скажу, только ты не обижайся. Она ведь и тебя так оскорбила. Она обозвала меня грязной потаскухой, подстилкой короля...
