— Что ж, пусть будет по-твоему, — согласилась Дженни. И она протянула обе руки — белые, пухлые, с длинными тонкими пальцами, с розово-перламутровыми ногтями.
— Черт возьми, а ведь так оно и есть! — вскричал управляющий. — Это руки герцогини!.. Мисс Смит, примите мои комплименты.
— Значит, готовя обед или ужин, вы надеваете перчатки, моя милочка? — предположила г-жа Стифф.
Затем, меняя тему, она спросила:
— А, так это здесь у вас столовая?.. Она очень плохо освещена… По правде, нет ничего более унылого, чем завтракать или обедать в темной столовой! Впрочем, можно закрыть окна и зажечь свечи. Однако, я не вижу гостиной…
— Она нам совершенно не нужна, сударыня, — объяснила Дженни с ангельской мягкостью, — мы здесь живем вот уже три месяца, и ваш визит, за который мы вам весьма признательны, сударыня, единственный, которого нас удостоили, и весьма вероятно, что пройдет еще три месяца, прежде чем состоится новый.
— О нет, нет! — воскликнул г-н Стифф. — На это и не рассчитывайте! Я испытал чересчур много удовольствия, беседуя с вами и с господином… Эх, вот я и забыл фамилию вашего супруга… Бе… Бе… Би…
— Бемрод, господин управляющий, — подсказал я.
— Ах, да, Бемрод… Я от своих слов не отрекаюсь: фамилия необычная.
— Кстати, — прервала мужа г-жа Стифф, — ведь у господина Бемрода наверняка есть свое место, кабинет, тот уголок, где он обдумывает и пишет свои прекрасные проповеди, вызывающие восхищение у наших славных крестьян.
— Да, сударыня, — подтвердил я, — у меня есть свое место… и, если вы желаете его осмотреть, так же как вы осмотрели остальную часть дома…
— Конечно же, лишь бы не слишком высоко подниматься… Ваша лестница с ее ужасными ступеньками, не покрытыми ковром, просто испытание!..
— Не беспокойтесь, сударыня, — заверил я гостью, — предстоящее путешествие ничуть вас не утомит.
Я открыл дверь бывшей спальни вдовы.
— Прошу, — пригласил я г-жу Стифф.
Она вошла первой, за ней — Дженни, а затем — г-н Стифф.
Меня удивило, как это г-н Стифф пропустил перед собой мою жену; я невольно взглянул в сторону двери, и мне показалось, будто он тихо говорит Дженни нечто такое, что заставило ее покраснеть.
Но в эту же минуту мое внимание отвлекла г-жа Стифф: подойдя к моему письменному столу, она бросила взгляд на лист бумаги, приготовленный для эпиталамы.
— «К Дженни!», — прочла она (как Вы помните, дорогой мой Петрус, заглавие стихотворения уже было написано). — «К Дженни!»… Что это?
— Пустяк, сударыня, пустяк, — воскликнул я, живо схватил листок, смял его и сунул в карман.
Проследив за моим жестом, г-жа Стифф подняла голову и взгляд ее остановился на гуаши Дженни.
— Ах-ах, какой милый рисунок, — произнесла она.
— «Какое счастье, — сказал я про себя, — что у нас нашлось хоть что-то, достойное вашего внимания».
— Вам нравится эта гуашь, сударыня? — спросил я вслух.
— Да. Взгляните-ка, господин Стифф!
— С удовольствием, сударыня, — откликнулся управляющий, — но, вы знаете, я мало что смыслю во всех этих пустяках… Здесь вроде бы изображен дом и молодая женщина у окна?
Госпожа Стифф только пожала плечами, ничуть не обеспокоенная тем, заметил или не заметил ее супруг этот вырвавшийся у нее презрительный жест.
— И кто же автор рисунка? — поинтересовалась она.
— Моя жена, сударыня. Здесь изображен дом ее отца и окно, в котором я увидел ее впервые.
— Эх, — вздохнула жена управляющего, — как же так получается, моя милочка, что, обладая таким талантом, вы не извлекаете из него никакой выгоды, которая облегчила бы вам заботы по хозяйству?
— Сударыня, — отвечала Дженни, — отец приучил меня видеть в моих занятиях живописью развлечение, а не источник доходов. Однако, если бы для нас наступил черный день, я бы подумала, нельзя ли извлечь пользу из моего слабенького таланта; впрочем, я в этом очень сомневаюсь.
Я рассвирепел.
С тех пор как я пришел, этот мужчина и эта женщина, если и открывали рот, то только лишь для того, чтобы сказать нам с Дженни что-то неприятное.
Как раз в это время ко мне пришли с сообщением, что гроб с телом усопшего уже поставлен в церкви.
В ту же минуту глухие и протяжные звуки колокола напомнили мне, что меня в самом деле там ждут.
Но мне крайне не хотелось уйти из дому и оставить жену на растерзание двух недобрых людей.
И у меня невольно вырвалось:
— Тем хуже, ей-Богу! Пусть папаша Блам подождет!
И я остался, подобный тому измученному жаждой путешественнику, который вгрызается в кислый плод и, раздраженный его кислым вкусом, все же догрызает плод до конца.
Госпожа Стифф прислушалась к звону колокола.
— Уж не умер ли кто-нибудь из вашего прихода? — спросила она.
— Да, сударыня, — подтвердил я.
— И это вы совершаете похоронный обряд?
— Да, сударыня.
— Пойдем, господин Стифф, не надо мешать господину Бемроду заниматься своими делами.
— Вы правы, сударыня, — откликнулся я, — тем более что мои дела — это дела Божьи.
— Ах, извините, извините, — оживился г-н Стифф, услышав, похоже, не без радости весть о моем уходе, — мне остается еще с помощью мисс Смит осмотреть сад.
— Что ж, осмотрите сад, мой дорогой, — сказала г-жа Стифф, — а я устала, и уж если тут оказалось довольно удобное кресло, то в нем я и отдохну.
И она в самом деле уселась в глубокое кресло.
— Идите, идите, — продолжала она, — и, если вам попадутся красивые цветы, соберите букет для меня: после нашего отъезда из Честерфилда я еще не держала в руках цветов.
— И правда, — отозвался г-н Стифф, — в замке у нас есть садовник, которому мы платим пятьдесят фунтов стерлингов в год, и этому бездельнику, только и думающему что о своей морковке и брюкве, никогда не придет в голову мысль принести вам розу… Но, сударыня, напоминайте мне об этом, и тогда каждое утро, проснувшись, вы увидите у себя в будуаре букет, и если этот прохвост хоть раз забудет поставить вам его, я его тут же прогоню! Пойдемте же, — обратился управляющий к моей жене, галантно предлагая ей руку, — покажите мне ваши заветные владения.
Дженни вопросительно взглянула на меня.
— Дорогой друг, — сказал я ей, — дайте вашу руку господину Стиффу, и, так как у меня есть еще несколько минут, я буду иметь честь сопровождать вас во время вашей экскурсии.
— Ах, господин Бемрод, — воскликнула жена управляющего, — сколь же вы не галантны! Вы ведь видите, что я остаюсь одна, и покидаете меня…
