не Шевроль. Планелиху убили не его дубиной.
– Ну тогда хоть Брийе? Тоже отвратная парочка.
– Нет, с ними тоже не повезло. Супруги Брийе – люди рачительные, они бы позаботились забрать свои ассигнаты, иначе зачем понапрасну наживать неприятности и хлопоты? Но деньги так и остались в кармане Бригитты. Так что следователь колебался между хрупкой девицей Бланшар, с которой Планелиха враждовала, и мной, способным таким образом защитить барышню от выселения.
– Если полиция колебалась между ней и тобой, то, зная твою галантность, я удивляюсь, почему ты еще не арестован.
Александр плеснул в бокал вина, перебрался в любимую оконную нишу, усмехнулся:
– Я никак не мог убить Планелиху. Ведь мы с вами, Василь Евсеич, провели всю ту ночь за разговорами в пекарне у Нодье.
Василий Евсеевич поперхнулся:
– А-хм… горячий чай, однако. – Помолчав, уточнил: – Напомни мне только, за какой такой надобностью я нанес визит сдобной булочнице?
– Мы пошли прогуляться и заодно, увидев свет, зашли к ней поблагодарить за дивные бриоши. Вспомнили? Я до рассвета рассказывал Мартину, ее сыну, о плавании в Америку. Парень мечтает стать юнгой.
– Как же, как же! Как это я запамятовал? Славный мальчуган. Так и вижу его э… на рее. А прекрасная Розали и мечтатель Мартин тоже помнят наш визит?
– О да! Не сомневайтесь, дядя. Я только что проходил мимо и освежил их память.
– Не знаю, насколько сегодня можно полагаться на чью-то память.
– Не волнуйтесь. У них есть веские причины отлично помнить нашу встречу. Так что я убедил комиссара тщательно расследовать все улики, указывающие на мадемуазель Бланшар.
Дядя смахнул с халата крошки, покачал головой:
– Ну и ну. Извини, этого я одобрить никак не могу. Все ж таки девица, и ты к ней был неравнодушен. Ты прямо сам каким-то неумолимым Робеспьером заделался.
– У меня не было выхода, – с досадой поморщился Александр. – Мне необходимо остаться на свободе!
С этим утверждением Василий Евсеевич спорить не стал:
– Ну, всяко лучше, чем тебя бы цапнули. – Выбрал следующую плюшечку, придирчиво ее осмотрел: – А все эмансипация эта. Страшное дело, что с женщинами творит. То ли дело наши лебедушки. Вот Машенька Архипова – котенка не обидит. Петуху на дворе голову рубят, так она в обморок. Вот ей, я уверен, и в голову не пришло бы с дубиной на людей набрасываться.
Александр со всей силы грохнул бокал о стену.
Дядюшка осторожно опустил чашку на блюдце, нацепил очки:
– Ты что это, милый друг? Посуда-то чем виновата? Машенька, если хочешь знать, – нежная, сердобольная девица.
– При чем тут ваша Машенька?! Одинокой и беспомощной мадемуазель Бланшар в революционном Париже потуже пришлось, чем вашей Машеньке в ее родительском тереме. Домовладелица выгоняет Габриэль на улицу Шевроль силком тащит под венец. Никто не знает, как повел бы себя в таких обстоятельствах. А теперь ей грозит быть казненной – либо как убийце, либо как аристократке.
Дядюшка аккуратно промокнул усы салфеткой, успокоил:
– Ну, двух смертей не бывать, а одной не миновать. Ты, главное, не переживай так. Девица Бланшар хоть и аристократка, а благородства в ней ни на грош.
– Передо мной она ни в чем не виновата, зато я с самого начала понапрасну подозревал ее то в одном, то в другом. Вот и Рюшамбо вовсе не она застрелила. Оказывается, его Шевроль дубиной порешил.
– Ты с этим Рюшамбо определись наконец: то его гвардеец пристрелил, то соседки, то Шевроль, то опять Габриэль. А теперь, оказывается, в него и вовсе никто не стрелял!
Александр смахнул со лба мешавшую прядь:
– Меня самого этот пистолет сбил с толку.
– Так, может, Шевроля она в ломбард послала?
– Нет. После того как я сказал, что видел орден Святого Людовика у Рюшамбо перед самым ограблением, она сама спрашивала Этьена, откуда он его взял.
– Небось нарочно, чтобы ты ее не подозревал.
– Она даже не знала, что я рядом был. Я поднимался по лестнице и совершенно случайно услышал, как Шевроль ей ответил: «На рынке, на улице Конвента». Это бывшая Сент-Оноре, там сплошь лавки ювелиров и золотых дел мастеров. Только он соврал, разумеется. Сам Рюшамбо пришил и ограбил. Но одно то, что ростовщику череп дубиной раскроили, доказывает, что Габриэль там ни при чем.
– Похоже, соседушка наша – исключительно везучая особа. Вот и со своевременным арестом Шевроля ей удивительно подфартило.
Александр не ответил, только сморщился как от боли.
Василий Евсеевич голову по-птичьи наклонил, сбоку оглядел племянника:
– Сдается, ты знаешь больше, чем говоришь. Надеюсь, ты не собираешься ради спасения этой девицы всю Францию перевернуть?
Александр решил, что вопрос риторический и ответа не требует, закинул голову на сцепленные на затылке ладони, кивнул на газетную кипу:
– В газетах-то о чем сегодня пишут?
Дядя поправил очки, пошелестел страницами «Журнала дебатов и декретов», в котором, впрочем, вместо дебатов давно публиковались одни декреты.
– Пишут, что теперь вместо Божьих заповедей по заветам Руссо жить будем. Кумиры твои Францию в чистый парадиз превращают. Отказались, вишь, от никчемной «доктрины гуманности». Хоть мне казалось, она и до сих пор им руки не туже гнилого вервия связывала.
Александр рассеянно пробормотал:
– Не повредило бы чрезмерное чтение газет вашему рассудку…
Василий Евсеевич вздернул бровь:
– Моему рассудку? Вся страна свихнулась, а ты предлагаешь мне остаться единственным здравомыслящим?
Перечитал ликующий газетный отчет о том, что отныне благодаря истинным патриотам Кутону и Робеспьеру отменены лишние проволочки перед казнью, такие как допрос обвиняемых и вызов свидетелей защиты. Всем гражданам вменяется в обязанность донести на любого известного неблагонадежного, который тут же будет арестован. Все враги народа наконец-то будут изобличены и уничтожены в кратчайший срок.
Александр протер лицо ладонями:
– Нас может спасти только прекращение террора.
Василий Евсеевич вытащил фуляровый платок, трубно высморкался:
– Так вот для чего тебе на свободе надобно остаться? В Бруты метишь? А на эшафот попадешь, что я твоей матери скажу? А Машеньке?
– С Брутом не смею даже равняться. Брут Цезаря ради республики убил, самому ему ничто не угрожало. А я наши собственные жизни спасаю: мы все в очереди на гильотину.
– Да только один ты эту очередь распихиваешь, вперед торопишься.
Александр ответил невпопад, думая о своем:
– Пока за Робеспьера Национальная гвардия, он непобедим.
– А с чего ты взял, что гвардия будет за Робеспьера?
– Они солдаты. Привыкли повиноваться своему командиру. А их командир Анрио предан Робеспьеру.
– М-м-м… – дядюшка нашарил табакерку, раскрыл ее и задумчиво исследовал содержимое. – А не ты ли мне толковал, что власть, неуязвимую снаружи, следует рушить изнутри?
Александр грыз ноготь, уставившись в
