— Ладно, — согласился Браги. Он подошел к лестнице и полез обратно в яму.
— Что ты делаешь?
— Там, куда мы пойдем, нам пригодится и одежда, — пояснил Браги. — Совсем не обязательно мерзнуть. Кроме того, подозреваю, что мы здорово прославимся, если средь бела дня явимся на рынок Хайтабу нагишом.
На Эгирре и Сигнути было полно амуниции. С момента своего возвращения Двоебород потребовал, чтобы все его дружинники постоянно носили оружие и доспехи, на случай повторного нападения данов. У Эгирра, самого богатого викинга после Двоеборода, поверх стеганой куртки была надета неплохая кольчуга, еще у него имелись при себе шлем, щит, меч и боевой топор. У Сигнути, не такого зажиточного, но все-таки человека с достатком, кольчуги не было, зато были отличный плащ и прекрасный нож с рукоятью из китового уса — меч со щитом Браги уже забрал. Вали уступил Браги и кольчугу. Еще старый воин взял шлем Эгирра и оставшееся оружие. Вали раздел Сигнути. Он не знал, пригодится ли ему щит для битвы, зато прекрасно знал, что им можно укрыться от морского ветра. А он собирался идти морем.
— У старого Брунна здесь неподалеку стоит лодка, — сказал Вали. — К началу дня доберемся, может, позже, потому что придется соблюдать осторожность.
— Самый верный способ оказаться дома, — согласился Браги. — Через неделю будем уже в Хордахейме.
Вали помотал головой.
— Корабли Двоеборода нагонят нас гораздо раньше, — возразил он. — Мы двинемся в противоположном направлении. — Он обернулся к человеку-волку. — Спасибо. Честно говоря, я не знаю, как смогу тебя отблагодарить. Но если вдруг окажешься во владениях моего отца, расскажи ему эту историю, скажи, что Вали Безоружный просит принять тебя как его самого.
Волкодлак стоял, молча глядя на Вали.
— Что еще? — спросил Вали.
— А девушка там?
— Нет, там ее нет. Мы не знаем, где она, но именно это я и собираюсь выяснить.
— Тогда я пойду с вами, — заявил волкодлак.
— Нет, — возразил Вали. — Я тебя не знаю.
— Я поклялся ее защищать. Ты идешь за ней. Я пойду с тобой. — Он проговорил все это так, словно в его рассуждениях была железная логика.
— Она не нуждается в твоей защите, — сказал Вали.
— Князь, мне кажется, нам пора двигаться. Вдруг кто-нибудь придет сменить часовых, — сказал Браги.
— Да.
Больше Вали ничего не сказал. Он лишь натянул плащ Сигнути — наполовину мокрый после ямы — и двинулся по тропинке в сторону дома Брунна. Волкодлак пошел за ними, но Вали развернулся и выхватил меч; он поддался приступу злости, не успев подумать. И тут же вспомнил двоих мертвецов в яме.
— Я же сказал: нет, — повторил Вали.
Молодой князь и сам не смог бы объяснить, почему не хочет брать с собой волкодлака. У него не было причин не доверять ему, ведь после всего, что с ним сделали, он спас их. Но Вали все равно не хотел идти с ним. Его встревожили слова о клятве верности Адисле. Кто прикрыл волкодлака от солнца, когда он сидел, привязанный к дереву? Кто его освободил? Вали не понимал, что за чувство зарождается внутри него, потому что никогда не испытывал ничего похожего раньше. Он никогда не ставил под сомнение любовь Адислы к нему, не сомневался и сейчас. Но внутри него вспыхнуло что-то — еще не совсем ревность, но что-то очень на нее похожее. Он понимал, что Адисла не может привязаться к этому волку, но в глубинах его существа все равно сдвинулось нечто, не поддающееся рациональному осмыслению. В данный момент он вообще ни в чем не уверен. А присутствие волкодлака не только не укрепит его уверенность, но ослабит еще больше. Да, вот в чем дело.
Лицо Фейлега исказилось от слепой ярости. Но в следующий миг он взял себя в руки. Волкодлак перевел взгляд с Браги на Вали и произнес:
— Я все равно пойду.
И затем он исчез, затерялся в холмах, спускающихся к берегу.
Браги с Вали глядели ему вслед.
— Он бы стал нам неплохим помощником, князь, — сказал Браги.
— Или прекрасной помехой, — заметил Вали. — Он не такой, как все, он бросается в глаза. Там, куда мы направляемся, мы и без того будем чужаками. А вместе с ним нас могут встретить и вовсе негостеприимно.
Браги кивнул.
— Но было бы здорово, если бы он прикрывал нам спину. Эгирр с Сигнути хотя и болваны, но других таких бойцов еще поискать. А он справился с обоими голыми руками. Его животная ярость вселяет уважение.
— Если мы уцелеем, то только благодаря сообразительности, а не силе, — возразил Вали. — Ладно, пошли за лодкой.
Вали прекрасно понимал, что идти по тропе между домами опасно, ведь здесь их запросто могут заметить. Однако он рассудил, что теперь почти все воины дружины собрались внизу, в селении, кроме того, если они и наткнутся на кого-нибудь на тропе, этот человек может оказаться из тех, кто до сих пор на их стороне. Правда, он все равно обязан отправиться к Двоебороду и рассказать конунгу, что видел преступников. Единственная разница между другом и недоброжелателем будет состоять в том, как скоро они сообщат конунгу о побеге. Однако идти по торной тропе быстрее.
И они шли. Сначала поднялись по холму, удаляясь от моря, затем спустились по склону, где бились с данами. На этом месте почти не сохранилось следов побоища. Все ценное — начиная со сломанных топоров и наконечников копий и заканчивая одеждой покойников — было растащено. Возвышался лишь курган из обнаженных тел врагов, оставленных воронью.
Они спустились по холму с другой стороны и вышли в долину за бухтой. Над домами поднимался дым от костров и навозных куч. Солнце начинало всходить, хотя в долине еще лежала густая тень. Рядом с домами бродила одинокая фигура — чья-то жена вышла покормить скотину. Почти все мужчины остались в большом зале. Овцы и коровы уже потихоньку просыпались, но собаки все еще дремали, лежа у дверей.
Вали оглянулся назад и понял, что с самого начала полюбил это место и вот сейчас видит его в последний раз. Они снова двинулись вверх по холму. Тропа, как он прекрасно знал, проведет их мимо дома Адислы. Он помнил, какой судьбы себе желал: жить здесь вместе с ней. Он пас бы скот, а она вела бы хозяйство. И чтобы не было никаких сражений, никаких хлопот, связанных с государственными делами и наследством. Если ему удастся вернуть Адислу, он откажется от княжеского престола и построит дом. Может быть, тогда ему позволят жениться на Адисле.
Когда они поднимались из долины по противоположному склону, их заметили. Это была девочка лет девяти, она бежала по тропинке со своей собакой. Вали узнал ее, он видел ее на общем собрании, когда его признали виновным. Ее звали Сольвейг, и она была сущим наказанием для семьи. Наверняка мать отослала ее из дома с каким-нибудь поручением, чтобы она не перебудила остальных.
По лицу девочки было ясно, что она прекрасно поняла, что происходит, и, недолго думая, она закричала:
