Пусть НДО является проблемой для системы здравоохранения и имеет медицинскую основу, но его побочные эффекты выходят далеко за пределы наших биологических процессов. Токсичный стресс влияет на то, как мы учимся, воспитываем детей, реагируем на события дома и на работе, на наше поведение в рамках сообщества. Он влияет на наших детей, на нашу способность зарабатывать и даже на наши представления о собственных возможностях. Процесс начинается с возникновения соединений между двумя клетками мозга – а в итоге влияет на все клетки нашего общества: от семей до школ, мест работы и тюрем.
Нэнси Мэнникс, Дженет Пай-Эспиноса и Пэм Кантор интегрировали это знание в свою работу, и это помогло им сделать возможными важные прорывы для людей, на благо которых трудились. Несмотря на сопротивление и отказы, эти женщины оставались на передовой, медленно, но верно придавая все больший вес подходам, учитывающим НДО.
Я оставила себе мысленную заметку: нужно сохранить контакт с этими женщинами, чтобы вдохновляться их успехами, учиться на ошибках и, конечно, поддерживать и подбадривать их. Мне было тепло от мысли, что наше дело набирает силу за пределами области педиатрии и превращается в настоящее движение по улучшению общественного здоровья. Однако мне все равно было неспокойно. Пугала та скорость, с которой обсуждение на конференции свернуло в неожиданную сторону. И я понимала: пришло время разобраться, чем была вызвана вся та ненависть, что всплыла на поверхность на этой конференции.
* * *
Несколько недель спустя я снова паковала молокоотсос – меня ждала еще одна конференция, которую просто нельзя было пропустить. На этот раз мероприятие организовывали Белый дом и Фонд Билла и Мелинды Гейтс, а проходило оно в Калифорнийском университете в Сан-Франциско – хотя бы ехать далеко не нужно. Я поцеловала Грейбу на прощание и оставила его в надежных руках мужа. Выйдя из дома, я ощутила настолько острое желание попасть на эту конференцию, что даже не смогла припомнить других мероприятий из недавнего прошлого, которые вызывали бы во мне такой же энтузиазм. В кои-то веки мне не нужно было выступать – невиданная роскошь. Можно было сидеть спокойно и впитывать информацию из отчетов о поразительных новых исследованиях и полученных данных.
На повестке дня саммита для специалистов в области точной медицины были вопросы, связанные с прояснением места этой самой точной медицины в сфере здравоохранения. Собравшиеся здесь специалисты стремились в течение первой тысячи дней жизни ребенка уравнять «правила игры» для всех. Иными словами, мероприятие на сто процентов попадало в сферу моих интересов. Обсуждались самые разные вещи, но красной линией через все выступления проходила идея о важности выстраивания партнерских отношений между учеными и сообществами, на благо которых они работают. Одним из спикеров со стороны сообществ стала Джени Джонсон, управляющая Программой здоровья чернокожих младенцев в Сан-Франциско.
Работа этой организации направлена на улучшение здоровья матерей и младенцев в афроамериканских сообществах, так что наши пути естественным образом пересекались и ранее. Еще до того, как открылась клиника Бэйвью, Джени пригласила меня прочитать курс по общим проблемам со здоровьем у младенцев, который проводился под эгидой Программы в отделении Юношеской христианской ассоциации в Бэйвью. И теперь я была очень рада узнать, какую работу они проделали за прошедшие годы.
Однако вскоре я, как человек, одновременно разбирающийся в научных данных и понимающий реалии жизни различных сообществ, заметила нараставшую в зале атмосферу противоречия. Исследователи и специалисты по статистике, сидевшие рядом с Джени, обсуждали биомаркеры и базы данных, сложности сбора данных и сохранения конфиденциальности. Джени же эмоционально рассказывала о матерях и детях, с которыми работала, о повседневной реальности бедности и социальной несправедливости. Она говорила об уважении к чернокожим женщинам, хлопая в ладоши и повышая голос каждый раз, когда повторяла слово «уважение» или «уважать», чтобы тем самым подчеркнуть его смысл. Исследователи видят людей в цифрах. А практики, которые работают в уязвимых сообществах, считают, что цифры только отвлекают от реальных переживаний.
Когда Джени начала свое выступление, зал, в котором сидели три сотни специалистов, вдруг показался очень маленьким – благодаря ее эмоциональному голосу. Она рассказывала об одной матери, которая как-то вечером пришла в их центр с чемоданом, в котором лежали все ее вещи, – и с младенцем на руках. Этой женщине просто некуда было больше пойти. Голос Джени был пронизан болью и злостью, когда она говорила о том, что ученые не способны помочь ее подопечным, потому что не ставят их в центр своих исследований.
– Какая сыворотка способна помочь сообществу сохранить взаимосвязи, не распасться на отдельные кусочки? Есть ли у вас такое лекарство? Мартин Лютер Кинг говорил, что Америке ничего не стоит дать мне напиться из того же фонтанчика для питья, что и вам. Америке ничего не стоит посадить меня на переднее место в автобусе. Но придется что-то вложить для того, чтобы добиться равноправия в образовании, в распределении работы и жилья. И вот мы собрались здесь, прекрасные люди в прекрасном месте, – но среди нас никак не представлена крайне важная группа людей. И у меня нет сыворотки, которую я могла бы дать пациентам, обращающимся в мою организацию, чтобы те научились справляться со стрессом; нет волшебной таблетки, потому что не проводится исследований, которые изучали бы, как им помочь. Мы продолжаем говорить о том, что стресс, стресс, стресс нужно изучать, изучать, изучать – вот только аксиология темнокожих людей неразрывно связана с отношениями. Мы все это знаем. Нам нужно вынести их на повестку дня и привлечь к этому обсуждению других людей. Особенно тех людей, которые оказывают влияние. Я прошла уже пять сотен таких вот мероприятий – и, представьте, именно они на таких встречах не присутствуют никогда.
На минуту в зале повисла тишина. Меня захлестнули противоречивые чувства. Я прекрасно понимала злость Джени на то, что в нашем обсуждении недоставало культурного многообразия; и ее боль за молодую мать, которой было негде переночевать. С большей частью ее слов я была согласна, но она явно ошибалась, заявляя, что среди присутствующих нет людей, которые на своей шкуре прочувствовали бы, что такое стресс. Я знала: они были в этом зале, это факт. На долю секунды у меня перед глазами возникло лицо моего мужа – искаженное напряжением и тревогой, со сжатыми челюстями: таким угрожающим он не выглядел больше никогда.
* * *
В 2014 году, еще до рождения Грейбу, мы с детьми поехали на озеро Тахо в Неваде. В ресторане, куда мы хотели попасть, были заняты все столики, и мы решили подождать на улице. Помню, как выходила из-за угла здания, возвращаясь из уборной, – и заметила это выражение на лице мужа. Оно меня испугало. Каждая подробность того, что происходило дальше, врезалась мне в память, словно я смотрела видео в замедленном воспроизведении. Тело мужа было как натянутый лук: кипело энергией, которая вот-вот была готова превратиться в движение. Он сжимал и разжимал кулаки. На его руках вздулись вены, похожие на больших жирных червей. Его взгляд метался туда-сюда, то и дело возвращаясь к трем нашим шумным чернокожим мальчишкам, которые, как обычно не замечая ничего вокруг себя, резвились на скамейке перед рестораном. Кингстон, которому тогда было всего два годика, пытался столкнуть со скамейки двух моих приемных сыновей, одиннадцатилетних Петроса и Паулоса. Малыш хохотал и толкался, а его братья делали все, чтобы его раззадорить. Но, проследив за взглядом Арно, я увидела позади мальчишек двух крупных белых мужчин с бритыми головами, с шеями, покрытыми татуировками, и в ботинках с металлическими носами. Мужчины пристально и злобно смотрели на наших сыновей. Я тут же поняла, что организм Арно находится в режиме «бейся или беги», – и на секунду мне показалось, что мое сердце готово остановиться.
