Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Дети, дерущиеся на втором этаже подушками, прерывают этот рассказ.
– Петя, Паша, вам нравится здесь?
– Ничего, только все время хочется есть. И рука болит. Решено, утром идем к врачу. Запихиваемся в машину, едем в Бромли, ближайший травматологический пункт – не ближний свет, я вам скажу. Ободранная поликлиничка, автомат в фойе дает кофе, сок, жвачку. Куча журналов, невключенное видео, потому что лень включать. Медкарту заполняют на компьютере, ну, сейчас нам окажут капиталистическую помощь.
Заходим и столбенеем: народу больше, чем у нас в травм-пункте. Очередь тиха и статична. Возле нас молодой парень сидит, закинув голову вверх, из носу у него не то чтобы хлещет, но все-таки льется кровь. На полу лужица крови. Ее периодически вытирает девица в черных колготках и свитере с сердобольным, густонакрашенным взором, нянечка по-нашему. Рядом еще один, видимо, после аварии, на ногах лоскуты кожи и пятна ожогов. Сидит тихо, как коммунист под пыткой. Приносят на руках девочку с переломанной ногой, тихо, как индейцы на охоте, садятся в очередь. Проходит час. Сидят по-прежнему, как в палате лордов, ни одного страдальческого взгляда.
Наконец нас вызывают. Кабинет до потолка оклеен развлекушными обоями, в кресле сидит плюшевый медведь с меня ростом. Медсестра крутит Петину руку.
– О, здесь что-то серьезное! Это необходимо показать врачу. Сядьте в очередь, вас вызовут.
Еще час в очереди. Вызывают. Врач, пэтэушного вида девочка в тертых джинсах, крутит Петину руку.
– О, кажется, здесь что-то серьезное. Необходимо сделать рентген. Сядьте в очередь на рентген, вас вызовут.
Еще час. Вызывают. Рентгенолог печально смотрит на Петю.
– О, это очень серьезно. Сядьте, подождите, пока снимок высохнет. Вам его принесут.
Садимся. Ждем. Приносят снимок.
– Сядьте, пожалуйста, снова в очередь к врачу, он должен посмотреть снимок.
Садимся в очередь. Ждем. Вызывают.
– О, я так огорчена! Это действительно очень серьезно, это похоже на перелом ключицы. Сядьте, пожалуйста, в очередь к медсестре, она окажет вам помощь.
Садимся, ждем, вызывают. Сейчас бедного Петю загипсуют от щиколоток до ушей. Медсестра снимает с Петиной руки шарфик и подвязывает вместо него полотняную повязку с фирменным знаком. Ослепительная улыбка.
– Мы так рады, что смогли вам помочь.
Я с трудом сдерживаю матерные выражения, а Пнина говорит совершенно серьезно:
– Ну вот, ты видишь, какие они милые и заботливые. Теперь все будет хорошо.
Я понимаю, что мы просто попали на другую сторону планеты, где живут, как говорила Алиса, «антиподы».
Кстати, прилетев в Москву, отводим Петю в районный травмпункт, пьяный травматолог с порога орет:
– Типичный перелом ключицы! Почему сразу не загипсовали? Скажите спасибо, что он растет, иначе одно плечо стало бы выше другого! Какие козлы лечили ребенка?
В Англии все время говорят о погоде. Ее заклинают, как злого духа. Она глумливо меняется каждые пять минут. Житель нашего глобального материка чувствует себя одураченным в островной энергетике: солнце, дождь, снег, град, ураганный ветер и тут же опять солнце. Переодеваться надо каждые пять минут. Дети побежали по солнышку в магазин тропических рыб, вернулись под градом. Более измученный Петя через пару часов выдал температуру сорок. Сбиваю лекарствами, слава богу, с собой привезла, – не сбивается.
– Я бы хотела вызвать «скорую помощь», они вколют анальгин, – прошу я Пнину.
– Дорогая, у нас не вызывают в таких случаях «скорую помощь». Сажай его в машину, поедем к врачу.
– С такой температурой?
– Ну и что?
– Для чего тогда вообще ваша «скорая помощь»?
– Ну, если она приезжает, а человек недостаточно болен, приходится очень дорого платить. Вообще здесь болеть непопулярно. И скажи, зачем ты ему так часто ставишь термометр?
– Чтобы проследить динамику.
– Зачем тебе динамика? В Англии вообще нет термометров.
– Как это нет? Я сама видела в магазине для животных.
– Ну, так это же для животных.
Я осталась бы с впечатлением, что надо мной издеваются, если бы не история, поведанная мне одной знакомой, водившей Пнину к престижному домашнему врачу. В Лондоне мокро, как в бане. У них даже есть понятие «горячий шкаф» – кладовка с отоплением, чтобы не портились от сырости белье и одежда. Итак, в эдакой мокроте семидесятилетная леди с пневмонией приходит к врачу.
– Знаете, сэр, кажется, у меня снова пневмония.
– Да, мэм, это прослушивается. Вы правы. У вас снова пневмония – это очень неприятно. Хотите кофе?
– Благодарю вас, сэр, я не хочу кофе. Что же мне делать?
– Главное, не огорчаться. Это обязательно пройдет. Как поживают ваши прелестные внуки?
– Благодарю вас, сэр, они здоровы. Может быть, мне поставить банки?
– Банки? Русские банки? Это варварство. А как поживает Рональд? Он по-прежнему активный лейборист?
– Да, сэр. А можно я…
– Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Вот счет. Рад был вас повидать.
Утро. Все ушли, я вдвоем с Петей и телефоном, по которому никого нельзя вызвать. Температура опять сорок, меня трясет от ужаса и беспомощности, кормлю его лошадиными дозами таблеток. Он засыпает. Слоняюсь по дому, выхожу на улицу, у дома напротив два молодых парня кладут бетонную плиту к порогу дома, смотрят на меня английскими глазами, улыбаются. Хочется словом перемолвиться. Ну да где там! Я знаю, что они мне скажут, они скажут: «Какое солнце, не правда ли? Но скоро может быть дождь или ветер». Роботы! Больше на всей улице ни души. Как будто бросили нейтронную бомбу. Хоть бы одно русское слово! Нахожу в библиотеке книгу Марины Влади о Высоцком, от которой шарахалась в Москве, как от воплощенной пошлости. Читаю описание первой встречи в ресторане ВТО.
Ресторан ВТО… Улица Горького… Замечаю, что уже давно не читаю, а плачу и начинаю рыдать. Тут приходят все, в ужасе кидаются ко мне.
– Что с Петей?
– Ему лучше, он спит.
– Что же тогда случилось?
– Хочу домой.
– Дорогая, ты должна взять себя в руки.
– Не могу. Режу ананасы в салат, шмыгаю носом.
– Дорогая, я тебя прекрасно понимаю, – говорит Пнина. – Я вырастила в этом доме Алана и Питера. Рональд приходил поздно. Он был директором колледжа и активным коммунистом. О нем каждый день писали газеты. С нами никто не разговаривал, мы были для них коммунистами. Даже одноклассники мальчиков сторонились их. Всю цену английской терпимости я узнала на собственной шкуре. Выскочишь иногда на улицу, а там ни души, не с кем словом перекинуться. Хоть волком вой. Я и сейчас, чтоб поделиться, езжу летом в Израиль. Здесь выслушают, сделают понимающее лицо, но это только лицо, потому что здесь не принято делиться. Понимаешь, здесь принято о погоде, о собаке, о бизнесе.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
