Но мы с Ниной не были примерными прихожанками. Через какое-то время мы вышли из церкви. Утро было солнечным и тихим. Мы медленно прошлись по территории монастыря, делая фотографии. Больше всего нас поразила чистота вокруг.
После окончания службы работница монастыря рассказала о его основании, развитии, расширении, а финал совпадал с описанием других святых мест. После революции обитель была разрушена, а в девяностые годы началось ее восстановление. В тот момент я мысленно заметила, что люди до конца не могут разобраться рушить им или строить, верить или отвергать, жить по совести или грешить. В грехе жить интересно, а по совести – трудно; рушить проще, чем строить, а чтобы ругать особого ума не надо.
Почему я здесь? В надежде, что вид намоленных стен укажет мне путь? Нет чтобы подпитать свою душу неповторимой энергетикой этих мест.
В Гефсиманском ските от Лавры мы искупались в источнике. Точнее, на миг встали под струю воды. Купель была устроена так, что родник бил из трубы в потолке. У Нины это было первое купание. Несмотря на прохладную погоду, мы не ощутили холода, а вот легкость во всем теле возникла. И во время длительной поездки это было как нельзя кстати.
Экскурсию нам провел молодой монах. У него была грамотная речь и красивая внешность. Главной достопримечательностью монастыря был подземный храм. Монах рассказывал, а я смотрела на него и думала, что заставляет привлекательных мужчин принимать постриг? Особенно в нашем современном мире, полном всевозможных соблазнов?
А Троице-Сергиева лавра действительно восхитительна. Это понимаешь, едва завидев её белокаменные стены. Я не буду вдаваться в описания, обитель надо видеть, ощущать, чувствовать.
Там в небо отправляются самые жаркие молитвы и просьбы. Но я для себя ничего не просила. Я гуляла, созерцала, наблюдала и ощущала еле уловимую благодать. Нина была задумчива и молчалива. Я не знаю, о чем были её молитвы, разговор с Богом у каждого свой.
В лавре мы впервые переночевали в паломнической гостинице. Она кардинально отличается от привычных. Комната была рассчитана на двенадцать человек, в ней стояли двухъярусные кровати. Представители старшего поколения спали внизу. Кровати были высокими, поэтому чтобы забраться на второй ярус, необходимо было подставлять лестницу.
На этаже, кроме туалетов, были мужские и женские комнаты для умывания. Они состояли из зеркальных стен и раковин вдоль них. Душевые находились на первом этаже.
Вечером сопровождающий нашу группу батюшка предложил паломникам исповедоваться, чтобы завтра в лавре не стоять в очередях.
– В девять часов я буду ждать в конце коридора, – сказал он.
Мы с Ниной не пошли. Никто из нас не готовился. Приняв душ, мы забрались наверх и заснули крепким сном, предварительно попросив своих спутниц разбудить нас утром.
В паломнических гостиницах никто не спит до обеда. Первое богослужение в лавре начинается пять часов тридцать минут утра.
Я не буду в деталях описывать, как мы с рассветом шли на службу, рассказывать про большое количество прихожан в каждом храме, о том, как происходила исповедь в церкви в честь Рождества святого Иоанна Предтечи. Мне почему-то запомнилось одухотворенное лицо мужчины, который после исповеди вышел из церкви, осмотрелся вокруг и присел на ступеньки. Когда душа чиста, ничего не беспокоит.
Поздно вечером мы вернулись в родной город. Никита встретил нас на остановке и развез по домам.
– Как съездили? – спросил он.
– Потрясающе, – ответила я.
Генограмма моего рода
Я всегда прохладно относилась к истории своих предков: не видела смысла копаться в прошлом. У меня не было умилительных отношений с бабушками и дедушками. Родственники по матери отличались строгостью, а бабушка по отцу умерла, когда мне было двенадцать лет.
Недавно в интернете мне попалась статья о генограмме. В ней я прочитала слова: «Пусть человек только звено в цепочке поколений, но кроме материальных ценностей, он может передать потомкам опыт, таланты, черты характера».
Я вдруг ощутила себя человеком без рода и племени. Последнее время я не общалась с матерью, отца презирала за то, что он сильно пил. Он умер, когда мне было двадцать пять лет. Наверно, это ненормально, но боль утраты тогда я не ощутила: слишком много было обид, и я отстранилась от него задолго до смерти. Со дня похорон я не была на его могиле. При жизни я стеснялась отца, а после смерти не жалела о нем.
Но без прошлого нет будущего, без прощения не произойдёт очищения души.
Я вдруг ощутила острое желание узнать свою родословную.
В один из вечеров я позвонила матери.
– Мам, можно я сейчас к тебе зайду? – спросила я.
Она ответила не сразу. Видимо, от неожиданности. До моего звонка мы не общались несколько недель. Раньше темы для наших разговоров касались детей, но сейчас дочь жила со своим парнем, Стас – у отца, а делиться новостями о себе я не хотела, потому что беседы неминуемо заканчивались нравоучениями. Казалось, мы с матерью настолько разные люди, что никогда не поймем друг друга.
– Я хочу посмотреть альбомы с фотографиями, – объяснила я свой визит.
Семейный архив хранился у моей матери.
В родительском доме я отказалась от ужина, и мы сразу присели на диван. Старые снимки мать хранила в папке с завязками. Мы разложили их перед собой, и я принялась перебирать пожелтевшие фото.
Детство матери прошло в небольшой деревне. Её родители, дедушка Иван и бабушка Аграфена, предпринимали несколько попыток уехать оттуда, но в итоге всегда возвращались. У них было пятеро детей, один из которых умер в младенчестве.
Мой дед воевал в Великой Отечественной войне. Он был из немногих в деревне, кто вернулся с фронта. О войне он говорить не любил и спустя десятки лет. Помню, будучи подростком, я выпытывала у него подробности, но он увиливал.
Дедушка всю жизнь проработал в колхозе, много трудился по хозяйству дома: были и огороды, и корова, держали свиней. Он был равнодушен к алкоголю, а единственной его вредной привычкой была игра в карты по пятницам.
Дедушка был из большой семьи. У него был брат и четыре сестры. Все они жили в городе металлургов. Мой прадед Иван работал у доменных печей. Прабабушка Евдокия занималась семьей.
В Первую мировую войну прадед воевал, а после остался жить в Германии с немкой. Она родила ему двоих детей. Сначала прадед не хотел возвращаться на родину, но потом передумал. Я ничего не знаю о своих дальних родственниках за границей. Мать только в молодости общалась с тетками по отцу, которым пришло несколько писем оттуда.
Бабушка Аграфена была работящей женщиной и хорошей хозяйкой. В доме всегда была чистота. Она была очень набожным человеком. Когда я гостила у них летом, то наблюдала, как бабушка молится вечерами и по утрам, едва встав с постели. Ее молитвы были простыми, а поклоны – самыми низкими.
