— Замри, Земляков! — рявкнула Катрин.
— Оно с курганчика, чо передо дзотом, бьет, — уведомил зоркий Торчок.
— Когда «оно» ленту будет менять — рывком к окопам. Тут всего метров двадцать, — глухо скомандовала Катрин, вжимаясь подбородком в землю.
МГ резал короткими очередями. Женька подумал, что хорошо, когда мертвецов вокруг много. В смысле гуманности, конечно, ужасно, зато пулеметчики живых от мертвых отличить не могут.
Наконец пулемет взял паузу. Хотя стрельба шла и сзади — у монастыря, и впереди — над Херсонесом, стоял сплошной гул, но после плотных строчек МГ мир казался таким замечательно тихим.
— Вперед! — скомандовала Катрин.
Женька только на колени успел встать. Пулемет врезал длинной очередью, пришлось снова падать, вжиматься каской в бок мертвеца. Убитый немец вздрогнул от попадания пули, словно отодвинуться хотел. Брезгливый.
Сквозь свист пуль было слышно, как грубо ругается начальница.
— Товарищи командиры и командирки, — отозвался Торчок. — Вы хлебальники саперкой прикройте. Оно срикошетит. Я вже прикрылся. У меня саперка хорошая. Если из хорошей железки, потому как если жестянистая, какие клепать в войну принялись, то прошьет…
— Понятно, Павло Захарович. Раз ты такой бронированный, так шевелись, — сказала Катрин. — Тебя толком все равно не видно, но хоть слегка гада отвлечешь.
Женька осторожно вытащил из чехла свою лопатку. Прикрыв лицо, начал шевелиться. По правде говоря, плоскость у лопатки была крошечной. Но не ждать же, когда тебе прямо на месте башку прострелят.
Пулемет лупил, Женька полз, вжимаясь в землю. Видел в основном металл лопатки. Неожиданно оказалось, что впереди тянется ход сообщения. Женька отпихнул пустой патронный ящик, соскользнул в спасительное углубление. В последний момент испугался что ступни, в наконец-то разношенных ботинках, прострелит. Обошлось. Свалился на мертвого бойца, поспешно сполз в сторону, — ход сообщения был глубиной едва по колено. Левее короткой ящерицей скатился в укрытие Торчок, поправил съехавшую на нос каску:
— Живы?
— Катька где? В смысле, сержант наш?
Очередь вспорола бруствер, и тут же, охнув, в траншею соскользнула Мезина.
— Ах, вашу… Зарекалась ведь о крайнем разочке загадывать… — начальница отшвырнула саперную лопатку.
Она сидела, привалившись спиной к стенке траншеи, глаза были дурные. Женька пополз к наставнице — на передней части каски светлела свежая вмятина.
— Контузило, — вынес авторитетный диагноз Торчок и полез в вещмешок.
Катрин хлебнула из протянутой фляги, вытаращилась:
— Это что за скипидар?
— Было спирту. Только махонько осталось, водицы добавил, — объяснил боец.
— Древесный спирт, что ли? Или в нем музейных змей хранили? — проявила слабое любопытство начальница.
— Чо я знаю? На фрицевский орден выменял, целый литер был, — с грустью сообщил Торчок.
Земля дрогнула — советская артиллерия положила залп где-то близко. Даже идиотский пулемет умолк. У Женьки и у самого звенело в ушах.
Невозмутимый Торчок показал саперную лопатку, только что брошенную начальницей:
— Выходит, у германца лопаты тоже нечего. Добротные. Не прошило.
На отполированном долгим употреблением металле красовалась вмятина — пуля отрекошетила от лопаты в каску, но не пробила ни то, ни другое. Чудом уцелел красивый лоб старшего сержанта.
— Что сидим? Пошли.
Женька перебирался через трупы. Свои лежали вперемешку с немцами. Живых не было, — видно, раненых сразу добивали. Россыпь гильз, окровавленное оружие, пулеметные ленты, свежая вонь взрывчатки.
Катька вынула из мертвой руки лейтенанта-морпеха наган, сняла кобуру:
— Ничего, брат. Хоть шпалер твой до Севастополя дойдет.
Едва намеченный ход сообщения вывел к знакомому пулеметному гнезду. ДШК перекосило — уткнулся шишкой ствола в землю. Немцы и свои лежали друг на друге. Похоже, рукопашная была, потом граната или мина рванула. Или подорвались осознанно.
Женька смотрел в мертвое лицо старшины. «На Южную бухту взглянуть мечтаю. Лодки, девушки нарядные, корабли…»
— Лейтенант, не спи! — резко сказала Катрин. — Роту побили, но бригада сейчас придет. Амбец фрицам. Пленных будет мало, так что с переводами потерпеть придется. А пока мы тот гадский пулемет достанем. Товарищ Торчок, ты как с крупнокалиберными?
— Так чо. Патронов только крохи…
Женька помог с треногой — как-никак за сотню весом пулемет тянет. Пока начальница и многоопытный Павло Захарович примерялись к сложному оружию, Женька уложил к стене своих убитых, вытолкнул за бруствер упрямящихся мертвецов-германцев.
— Слухай, танки? — Торчок обеспокоенно завертел головой, даже выставил из-под каски маленькое волосатое ухо.
— Наши, — сказала Катрин. — По дороге прут. Давай-ка, пока без нас с гадом не управились.
ДШК застучал. Новоявленные пулеметчики орали, поправляя друг друга. Женька стрелял в сторону дзота из винтовки. Оттуда вроде отвечали. Хлопнула у обрыва малокалиберная мина. По немецкой траншее стрелял и еще кто-то с дальнего склона балки. Вскипали высокие разрывы 120-мм мин. Потом дзот перестал существовать, потому что колонна танков остановилась и открыла частый огонь по высотке и траншеям немцев. Спрыгивали с танков десантники. Передняя «тридцатьчетверка», оснащенная минным тралом, не останавливаясь проскочила ложбину. Следом пер здоровенный КВ-8С.[66]С ревом взлетев на высоту, развернул башню. Огненные языки плескали в траншею. Женька видел, как десятка два немцев выскочили, кинулись в стороны. Кто-то из них пробовал задирать руки…
— Давай! С ними! — кричала Катрин. — Размажем всех!
Она бежала к дороге, странно подпрыгивая. Ну да, ранена. Женька схватил немецкий ремень, увешанный автоматными подсумками, кинулся догонять. Коротконогий, но весьма резвый Торчок уже семенил впереди. Отягощенный вещмешком, автоматом и винтовкой, боец еще и по карманам что-то рассовывал. Пехота, однако…
7.00
Части 2-й гвардейской, 51-й и Отдельной Приморской армий.
Деморализованный противник оказывал слабое сопротивление на отдельных участках «Chersones-Stellung».[67]В районе поселка Александриада и в верховьях бухты Стрелецкая продолжается ожесточенный бой. На остальных участках советские танки и пехота вышли на Херсонесский полуостров.
Соединения и части фронтового подчинения.
