– А, смотрю, все жива, – это была фраза, которой она меня поприветствовала.
Я опешила и испугалась. Эта женщина всегда вызывала у меня страх, но от её бесцеремонной фразы я почувствовала себя на краю карниза. Ощущение было, что встретила колдунью на узкой дорожке, и она собирается сейчас сотворить свое зло, превратив меня в каменную статую.
Я молчала, ждала в ужасе, что будет дальше.
– Была недавно в одном приморском городке. И узнала преинтереснейшую вещь о твоих родителях. Ты у нас, оказывается, не сирота. А Матвей знает об этом? Обманула и увела такого парня!
Я продолжала молчать, с ужасом понимая, о чем идет речь.
– Что, я права?
Так она сомневается?
– Нет, это какая-то ошибка! – слишком торопливо ответила я.
Тикунья захихикала.
– Сегодня я тороплюсь. Но мы еще встретимся… И обсудим твое непролетарское происхождение.
Напоследок она смерила меня взглядом, полным презрения, и широкими неженскими шагами замаршировала прочь…
114
…Я не помню, как добралась до дома.
Что теперь будет? Меня убьют? А как же мои дети?
Матвей был на работе. Еленочка осталась ночевать у тети Тамары. И я уже была не рада тому, что очутилась одна в пустой комнате. Вдруг сейчас за мной придут, что я буду делать? И спрятаться некуда.
Я металась из угла в угол в поисках решения. Вдруг подумала, что лучше пойти к моим. Всё-таки буду не одна. Уже бросилась к двери, но тут же оцепенела в ужасе. А если за мной уже следят? И я приведу их к своему ребенку, к тёте Тамаре, к Гертруде? Здраво мыслить в ту минуту я не могла – по крайней мере о том, что найти моих родственников могут и без моей помощи.
У меня сильно кольнуло в боку, и я испуганно присела на диван… Надо успокоиться. Пока еще ничего не случилось. Зачем паниковать раньше времени?
Я с нетерпением ждала прихода Матвея. Никогда ещё не ожидала его с такой силой и надеждой. Я выглядывала каждую минуту в окошко, подходила к двери, прислушиваясь.
Уже вернулись домой соседи: я слышала разговоры, звон посуды, шаги. А Матвея все не было…
115
Наконец звук открываемой ключом двери яснее ясного сообщил мне, что муж – дома. Он только зашел в комнату, а я уже бежала к нему. В недоумении Матвей глянул на меня – не баловала я его личными встречами – и сразу понял, что что-то случилось. Да у меня еще и ноги подкосились, и я повисла у него на шее, чтобы не упасть. Он подхватил меня, помог добраться до дивана.
…Я рассказала ему все, и только после этого расслабилась. Слезы брызнули из глаз, меня затрясло, даже зубы начали выстукивать дробь. Он тоже побледнел. Желваки на скулах побелели. Он обнял меня за плечи. Я уткнулась в его свитер.
– Я провожу тебя к Тамаре Александровне. А потом схожу в городскую управу, – тихо произнёс он. – Попробую встретить Тикунью.
– А что ты ей скажешь?
– Пока не знаю. Посмотрю на ее реакцию. Разберусь на месте…
…Дочка бросилась обнимать меня и Матвея. Она обхватила нас обоих за шеи – наши лбы столкнулись, – прижалась к нам и прошептала по-детски громко, наивно думая, что тетя не слышит:
– Папа, мама, я хосю домой.
Матвей поцеловал девочку в пухлую щечку:
– Потерпи немножко, – голос его вдруг стал хриплым. – У папы сегодня дела. Ты побудешь здесь. И мама будет с тобой. Я потом я вас заберу, мои девочки.
В этой фразе «мои девочки» было столько любви и боли, что я задохнулась от нового чувства, появившегося во мне. Все эти годы Матвей был рядом, несмотря на мое «непролетарское происхождение». Он игнорировал собственный риск. Кто знает, сколько раз ему приходилось отстаивать свою любовь ко мне там, среди своих…
Он торопливо ушел, отказавшись от ужина. После этого я тихонько рассказала тете и Гертруде о разговоре с Тикуньей; старалась говорить спокойно, чтобы не напугать дочь. Та, кряхтя, старательно натягивала пышное платье на старую фарфоровую куклу с длинными волосами и отбитым носиком. Новых игрушек у дочки не было. Какие нынче игрушки, кто их будет производить? И даже если бы в торговых лавках появились современные куклы, то не такие, какие продавались раньше, а обязательно похожие на Тикунью: в короткой кожаной юбке, с наганом и подстриженными волосами.
У тёти и Гертруды изменились лица.
– Что же теперь будет? – синими губами прошептала Гертруда.
Я закрыла глаза. Мне страшно было даже думать об этом.
…Вскоре Елеся заснула, а мы втроем уселись на старую кровать. Страх сковал нас, и разговаривать о чём бы то ни было мы не могли.
Время шло, Матвей не возвращался. Ждать его уже становилось невыносимо. Неизвестность пугала.
Часы показывали два часа ночи.
Вдруг кто-то поскрёбся в дверь…
116
По лицу Матвея я сразу поняла, что все плохо. Он был бледен, хмур. Казалось, мышцы лица окаменели, перестали двигаться.
– Вам придется уехать из города, – шепотом проговорил он. – Я на служебной машине. Собирайтесь очень быстро. Берите самое необходимое. Ничего лишнего. Вам придется Лену держать по очереди на руках. Так что много не набирайте.
Женщины засуетились, а я стояла рядом с Матвеем и ждала объяснений.
Он тяжело задышал, каменная маска сломалась, но на меня не смотрел и молчал.
– Матвей, – не выдержала я. – Куда мы поедем?
– Мой очень хороший друг, железнодорожник, возьмет вас на поезд. Поедете по транссибирской магистрали, до Харбина. А оттуда, за границу. Помогать вам будет некому. Теперь, Саша, действительно, надежда только на Бога.
Я обмерла. Расстояние, которое нам предстояло преодолеть, было настолько огромным, что ужас поглотил меня. Как мы выживем: маленький ребенок, беременная и две пожилые женщины?
– Я понимаю, что звучит ужасно. Но это – только единственный шанс – выжить. Иначе, каторга или расстрел.
Я прижалась к плечу Матвея: мне было страшно. Он уткнулся в мои волосы. Я почувствовала его легкий поцелуй. Понимание того, насколько защищёнными мы были все эти годы, с запозданием пришло ко мне. А вот теперь судьба освобождает меня от мужа, которого я не хотела и от которого совсем недавно стремилась навсегда уйти к родственникам. Что ж, жизнь предоставила мне такую возможность – правда, в каком-то жутком, совершенно неправильном, варианте.
Мне хотелось спросить:
