Книга Дикие - Рори Пауэр

Дверь выплевывает нас на южную часть территории. Утро вступило в свои права, и через облака пробивается солнце. Лужайка перед нами пуста — между нами и океаном всего несколько прибрежных сосен. Справа от нас забор, отделенный сотней ярдов припыленной инеем травы, и ворота.

— Если придется разделиться, — говорит Риз, — ищи мой дом. Встретимся там.

— И что потом?

— Отцовская лодка, — поясняет она. — Она должна быть где-то у берега.

Изнутри раздается треск — возможно, одна из дверей рухнула, — и я слышу, как школа взрывается криками. Я сдавливаю руку Риз. Самолеты уже близко, мысленно оправдываюсь я, и мне самой от себя противно.

— На счет три, — говорит Риз, — бежим к воротам.

Я киваю, и мы вместе шепчем:

— Раз. Два. Три.

Мы срываемся с места и несемся так быстро, что я мигом сбиваюсь с дыхания и, хватая воздух ртом, сосредоточиваю все силы в ногах. Первые снежные хлопья покалывают щеки. Лямки рюкзака слишком длинные, так что он болтается у меня за спиной, и я спотыкаюсь, но Риз не дает мне упасть.

— Еще немного! — кричит она.

Забор уже близко, но я не могу остановиться. Я устала, я так устала, и ноги не слушаются, а сами несут меня вперед. Но вот наконец и ворота.

Мы останавливаемся. По руке разливается тупая боль, а Риз оставляет на снегу кровавые следы, но во рту горький вкус адреналина, а мороз помогает прийти в чувство. Я жива. Я здесь, и я жива.

Я укорачиваю лямки, пока Риз вытаскивает из-за пояса пистолет. Ворота открыты, и она, прикусив губу, чтобы не вскрикнуть от боли, вскидывает пистолет, поменяв позу так, как я ее учила, и целится в тень, укутывающую деревья за воротами.

— На всякий случай, — говорит она.

Я едва не смеюсь.

На этот раз мы идем к ее дому другой дорогой. Мы держимся подальше от чащи, стараясь не сходить с извилистых звериных троп, которые рассекают лес: лучше уж знакомая опасность, чем незнакомая.

В лесу удивительно тихо, даже для Ракстера. Снег идет гуще, чем обычно в это время года. Мы высматриваем следы, но всякий раз, когда находим, они ведут в направлении школы. Если мы и в безопасности, то только за счет тех, кто остался там.

Наконец впереди показываются развалины дома Харкеров. Я смаргиваю снежинки с ресниц и ускоряю шаг, окрыленная возможностью перевести дух.

Риз — она идет первой — рассеянно вытирает ноги на пороге дома, и у меня сжимается сердце. А потом она судорожно вздыхает и всхлипывает. Ну конечно, я совсем забыла. Мистер Харкер. Тело.

Я кладу здоровую руку ей на плечо и встаю рядом, готовясь сказать что-нибудь утешительное. Но мои слова ничего не изменят, потому что вокруг того, что осталось от мистера Харкера, сгрудились три серых лисы, которые остервенело вгрызаются в труп, истекая черной слюной.

— Пошли прочь! — кричит она, поднимает пистолет и стреляет не целясь. — Прочь!

Одна лиса кидается в пролом в стене и исчезает в камышах, но оставшиеся две поднимают головы и смотрят на нас. Риз все равно. Нетвердым шагом она приближается к телу, отбрасывая в сторону мою руку, когда я пытаюсь ее остановить. Она падает на четвереньки у ног отца — один ботинок у него расшнурован, из второго выглядывает полосатый носок.

Лисы равнодушно смотрят на нее, словно принимают за свою, но, когда я подхожу ближе, они с высоким визгом бросаются врассыпную и исчезают в проломе.

— Риз? — зову я.

Она садится на колени, и я, опережая ее, стираю с ее щеки слезу.

— Ты не против убраться отсюда подальше? — спрашивает она.

Мы идем на запад вдоль береговой линии; идти по берегу было бы проще, но Риз держится деревьев, не выходя на открытое пространство.

В этом месте край суши переменчивый, почти что пористый. Чуть дальше он перетекает в массив зазубренных скал, по другую сторону которых переходит в топь. Когда мы вышли за ворота, я спросила Риз, куда мы идем, но она только покачала головой и потянула меня за собой. Неделю назад я бы назвала это упрямством, но на самом деле Риз смущена, потому что я спросила, куда мы идем, а она и сама толком не знает.

Перед нами скалы. Риз хмурится, поглядывая на берег, и на несколько шагов отступает от деревьев.

— Почти пришли, — говорит она, и я киваю. Главное — не давить на нее. Она найдет то, что ищет.

Мы продолжаем путь. Мышцы напряжены, рюкзак с каждым шагом становится все тяжелее. Вокруг тихо, как будто все на острове попряталось от того, что случилось в школе. Когда медведь покончит с тем, что осталось от нас, он переключится на других животных. Мы должны покинуть остров, пока здесь не началась резня.

Внезапно Риз останавливается и указывает куда-то вперед.

— Вон там.

Между двух высоких каменных глыб протоптана тропа, и я могу различить полосу берега, которая покрыта водорослями, выброшенными волнами. А на песке лежит облепленная морскими желудями и поросшая мхом белая лодка.

Мы спускаемся по тропе к берегу, притормаживая на скользких от воды камнях. Риз протягивает руку и помогает мне сохранить равновесие.

Тропа обрывается, не доходя до воды, и нам приходится прыгать. Ботинки вязнут в песке, оставляя быстро исчезающие следы. На горизонте виднеются черные очертания материка.

— Садись. — Риз указывает на один из камней. — Надо перевязать тебе руку.

Я сажусь и передаю ей рюкзак, в который сунула аптечку. Повязка, которую сделала мне Джулия, едва прикрывает половину раны на ладони, и, когда Риз открывает аптечку, у меня вырывается вздох облегчения: внутри лежит белоснежный эластичный бинт.

Она берет мою руку в свои, вращая плечом, чтобы расслабить мышцы. Снег — легкий, но липкий — падает мне за воротник и щекочет шею, и я натягиваю капюшон, пока она разматывает мою импровизированную повязку.

— Ну ты даешь, — говорит она, осторожно ощупывая ладонь. — Ты ее хотя бы чувствуешь?

— Местами.

Она расправляет бинт и заново перевязывает мне руку, не касаясь тех мест, где кровь уже начинает пропитывать белое полотно.

— А шевелить можешь?

Я дергаю большим пальцем, и Риз, улыбаясь, отпускает мою руку.

— Хорошо, — говорит она. — Еще поживем.

Она встает и убирает аптечку в рюкзак. Я смотрю ей за спину, на бледные очертания материка.