Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Существуют израильтяне-атеисты, которые осуждают все, что можно называть «религией». Существуют искушенные в философии израильтяне-гуманисты. Но в равной мере есть и, возможно, всегда были иудеи, соблюдающие закон, которые не видят необходимости в «вере в бога» или в теориях по поводу существования каких-то божеств. Их позицию можно обобщить так: существование бога предполагается, принимается как данность и в значительной степени не обсуждается примерно так же, как существование гравитации предполагается, принимается как данность и в значительной степени не обсуждается. Все будет как прежде, независимо от того, уделяется внимание этим вопросам или нет.
Голдшмидт убедительно говорит об этом, мимоходом объясняя, что, когда «едва поступивший в любавичскую йешиву ученик» поясняет употребление слова «секулярный» (secular) как «не-религиозный», он имеет в виду «не соблюдающий предписания» (Goldschmidt 2009:563). Когда израильтяне и евреи диаспоры говорят о других евреях как «религиозных» или «не-религиозных», это важно для нашего обсуждения того, что значит «религия», по двум причинам. Во-первых, быть религиозным – значит в определенной степени соблюдать закон. Обычно это значит и «выглядеть определенным образом» – покрывать голову (кипой или шарфом, шляпой или париком), зажигать свечи в Шаббат, даже если все остальные субботние традиции соблюдаются в минимальной степени, и сохранять хотя бы видимость кошерного дома. Последнее может означать отделение мясной пищи от молочной или вегетарианство, чтобы родственники, более строго соблюдающие предписания, оказавшись у них в гостях, не беспокоились, хранятся ли мясо и молоко раздельно должным образом. Можно задаться вопросом, являются ли представители прогрессивного иудаизма также соблюдающими закон, но по крайней мере они находятся в пределах множества «делающих то, что делают иудеи». На самом деле реформистские и либеральные движения в иудаизме сейчас призывают своих последователей соблюдать закон в большей степени, чем их предшественники-реформаторы XIX века.
Во-вторых, в типичном иудейском дискурсе слово «религиозный» не связано с интересом, одержимостью или приверженностью к трансцендентным существам или метафизике. Это слово даже может не быть эквивалентным «духовности» в том смысле, в каком его используют те, кто испытал влияние протестантского пиетизма или модерновой субъективности. Религия имеет отношение к той жизни, которую человек проживает в этом мире среди других людей. Она касается того, с кем можно, а с кем нельзя принимать пищу. Опять же, она может определяться тем, кому человек доверяет свою кухню или закупку надлежащих продуктов. Поскольку «религия» не противопоставлена «атеизму», она не может и определяться через теизм.
Иудеи могут быть религиозными атеистами, поскольку «религия» и «теизм» отсылают к двум независимым друг от друга областям. Я утверждаю здесь, что это справедливо не только для иудаизма, но и для других традиций. Нас слишком долго вводила в заблуждение фундаментальная (и ложная) склонность протестантских проповедников отождествлять религию с верой в богов. Если бы мы вместо этого попытались понять религию с точки зрения иудаизма, мы бы отметили превалирование таких слов, как, например, галаха, поведение или путь действия, и значение «религии» видели бы в соблюдении правил, практике (performance) или образе жизни. Мы обращали бы внимание на обыденные, привычные, повседневные действия наряду с драматическими, ритуальными и исключительными. Наши учебники и лекции главным предметом имели бы системы чистоты и табу, а не внутренний мир и когнитивные процессы. Вместо этого мы интерпретировали иудаизм как подвид христианства, а христианство – как определяющую, образцовую религию. Эти тенденции дают о себе знать в таких в чем-то даже нелепых терминах, как «иудеохристианство» и «авраамические религии» и в совсем несуразном понятии «мировые религии». Вновь пришло время начать сначала где-то еще, даже если это где-то – в знакомом нам иудаизме. Если хиллула раввина Шимона бар Иохая в Мероне на Лаг ба-Омер помогла нам по-другому взглянуть на иудаизм (хотя бы даже потому, что явление это в некоторых отношениях для иудаизма необычно), возможно, она поможет нам открыть и новые/старые возможности для определения, понимания, теоретического осмысления, исследования и преподавания религии.
Глава 10
Заколдовывание и возвращение в пространство
Язычество (paganism) – новая религия, получившая развитие на модернистском Западе и черпающая в старом репертуаре способы решения современных проблем. Это определение провоцирует вопросы, на которые необходимо ответить в самом начале этой главы: определяют ли религию традиция, иерархическая власть, единая идеология, сообщество? Насколько допустимо считать себя членом того, что, по общему мнению, должно быть религией, и при этом намеренно выдумывать космологии и ритуалы, разрабатывать индивидуальные практики и не связывать себя с согласованным вероучением? Каким образом разнородные практики и интересы язычников согласуются в распознаваемое единство? Учитывая, что язычество, без сомнения, зарождается в матрице модернизма, как оно стало чем-то иным, нежели очередной версией протестантского модернизма (т. е. чем-то расколдованным и сфокусированным на идеях)? А если подобные вопросы предпосылаются этой главе, то что вообще заставляет нас думать, что язычество может послужить подходящей оптикой для решения вопроса о переопределении религии? Обратившись к подсказкам и намекам, разбросанным по трудам коллег, я надеюсь показать, что язычество заслуживает ярлыка «религия» в большей степени, чем его заслуживает христианство-как-вероучение.
Я предполагаю, что наблюдение за язычниками, делающими то, что они делают, может снабдить нас ценным материалом для переопределения религии. Именно потому, что эта религия возникла в модерне, но отрицает расколдовывание, она провоцирует на размышление о том, является ли околдованность общей чертой всех религий. А поскольку язычники экспериментируют с разными способами объединения, равно как и с разными комбинациями источников и практик, меня вдохновляет возможность посмотреть на то, какую роль в религиях играют текучесть, гибридность и эксперименты. То, что у язычников есть общие ритуальные практики, поведенческие стереотипы и установки, а также то, что они мало заботятся об определении верований (не говоря уже о «правильных верованиях»), указывает на неадекватность существующих определений религии. Если признать язычество исключением, это не поможет размышлениям над нашим научным аппаратом и подходом. Однако, безусловно, в значительной мере та динамика, которая раскрывается в изучении язычников, наблюдается и в других сообществах, что мы покажем в этой главе. Например, учитывая сколь часто в синкретизме обвиняют «обычных» последователей многих религий, а порой даже священников, проповедников и других поборников религиозных институтов, скорее язычники не являются исключением и уже потому интересны.
Наряду с вопросом о том, насколько неадекватны наши идеи о религиях, важно задать и вопрос о том, насколько неадекватны наши привычные определения модерна. Например, если прогрессивное расколдовывание мира – иллюзия, повод для споров или попросту временное явление, тогда и длящееся околдовывание оказывается менее примечательным. В то же время, возможно, потребуется уточнение академической риторики и практик. Работа в этом направлении уже ведется. Например, сейчас значительно реже встретишь подход к религиям как обособленным, ограниченным и изолированным объектам, отделенным от других религий и других областей жизни (например, экономики, приготовления пищи, политики, этничности, гендера и сексуальности).
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
