могилу на холме, подальше от воды.
Подошедшая Анко с хмурым лицом создавала неглубокие квадратные могилы, в которые могли поместиться скрюченные мумии, и кажущимся лёгким движением рук захлопывала землю, будто закрывала книгу, над очередной жертвой. Она похоронила куда больше, чем я.
Со стороны мои действия наверняка казались в лучшем случае блажью, а то и какой-то формой безумия, но сказать мне об этом почему-то никто не спешил. А Курама Кеничи так вообще старательно держал дистанцию и вообще пытался казаться как можно менее заметным.
— А нам ещё надо будет разобраться с пособниками и пристроить тех, кому повезло чуть больше, чем вам, — проговорил я, словно дав обещание мертвецам. — Покойтесь с миром.
Поглядев, что моя помощь особо не требуется я свалил всё на подчинённых, а сам пошёл обратно в комплекс. Сил моих уже не было.
По дороге я равнодушно посмотрел на Иширо. Он действительно был мёртв. Ему разворотило грудь, будто в неё попали снарядом. Видать, один из качков дурь свою безбрежную показывал таким приёмом — пробив грудину Иширо кулаком.
Детишки были пока без сознания, так что трогать я их не стал. Лишь навёл более глубокий сон и оттащил от кровавой лужи. Тело Иширо я запечатал в специальный свиток, когда около двери я обо что-то склизкое и тёплое запачкал сандали.
Сердце. Эта гнида из Кумо бросила им, как мячиком в стену, оставив на камне кровавые ошмётки и потёки до самого пола. Поморщившись, тяжко вздохнул. После того, что мы видели — этому даже удивляться не стоило.
От смерти Иширо я не испытывал ничего. Даже убитые бандиты Гато вызывали больший отклик, чем он. Прислушавшись поглубже, я нашёл разве что лёгкое сожаление с раздражением, что о смерти брата узнала его младшая сестричка и увидела тело.
К счастью, она сейчас была в комплексе вместе с другими детьми и пленными. Нефиг детям бегать по комплексу, где могут быть ловушки и/или монстры.
Убрав в подсумок свиток со стилизованной надписью «морг», следуя за свежим ветром, я вышел на улицу, подальше от своих.
Расплескавшаяся на лицо после бойни кровь уже начала стягивать кожу. Поначалу я бездумно почесал щёку, а затем остервенело принялся её оттирать, дезинфицировать мистической рукой, шкрябая ногтями. Меня бесило всё: трава, ветер, слишком яркое и жаркое солнце, шум, запах крови и гари… Всё!
Издав что-то среднее между рыком и воем, я стал швырять в деревья лезвия ветра. Но вскоре сам себя остановил.
Нельзя. Мне нельзя показывать эмоции. Не перед теми, кого я возглавляю. Я долго думал между тем какую маску мне вытащить погулять, когда меня окликнула Анко.
— Ирука, ты как?
— Погано, — активировал я Покров Тайны, — мне казалось, я ко всему уже привык. Но это… Это какими же нелюдями надо быть, чтоб делать такое?!
Уронив от бессилия руки, я прошипел, сжав кулаки:
— Я это просто так не оставлю!
Анко грустно вздохнула и притянула меня за шею к себе, дав зарыться носом в её воротник.
— Лучше? — похлопала меня любимая по спине.
— Немного, — вздохнул я, с сожалением отпуская фигурку Анко, когда хотелось сграбастать её в охапку и свалить отсюда к чертям собачьим!
От трупов. От зашуганных детей, от филлерных «союзничков» которые все знали и нихрена не делали, от старого осла Макуды, который всё это дерьмо прошляпил, от следаков-кретинов… И особенно — от этой обители ужаса.
Мне от этого места хотелось убраться куда подальше, ничего больше не решать и просто уйти домой, но я себе такое не мог позволить.
— Ты расцарапал щёку, — коснулась супруга моей скулы.
Ни слова ни говоря, я активировал технику и убрал следы истерики.
Я, будто выгорев изнутри, не мог оценить живописные пейзажи этих мест, не тронутых боем. Чтобы не раскиснуть окончательно, пришлось «пригласить» маску переговорщика.
Уходили мы из комплекса, забрав оттуда всё, что не прикручено, а то, что прикручено — откручивали и тоже уносили. Кроме усыплённых моими техниками (и транквилизаторами, для надёжности) кумовцев в клетке, с нами ещё были выжившие дети, которых я планировал вернуть в приют и родителям, чтобы немного разгрузить наш будущий караван в Коноху. А о детках с примечательной внешностью я планировал рассказать на собрании, чтобы клановые их разобрали, или хотя бы проверили на наличие спящей крови или способностей.
Хоть приют формально и курировал АНБУ НЕ, ничто не мешало кланам забрать оттуда своих бастардов и просто перспективных сироток.
Просто никто ведь не обязан был сообщать потенциальным опекунам о новых, так сказать, поступлениях в ассортименте.
После перехода символичной границы между странами, я оставил на время Макуду со следователями и Хану с компанией, и пленных. На этой стороне у них не должно было быть приключений. А мне с Анко надо было привести себя в порядок и попытаться как-то организовать возвращение детей.
А в гостинице, когда мы с Анко остались одни, она снова поставила тот барьер-зонтик и стала выяснять, что со мной происходило.
— Ты сам не свой в последние дни. То впадаешь в ярость и разносишь деревья, то в меланхолию, замирая с несчастным лицом, а ведь рядом никого нет, чтобы тебя так бросало из крайности в крайность.
— Может быть потому, что это мои эмоции, — медленно сказал я, хмыкнув устало. — Скажи, а тебя разве не злит эта ситуация с опытами над детьми? А с этой тупой мразью, из-за которой погибло больше сотни детей? И с придурком Иширо? Да мне вот от бессилия просто выть хочется, — сжал я кулаки. — Даже имея навыки ирьенина, я ничем не мог им помочь. Даже добить их из милосердия было невозможно — получалась пытка! На них, пусть не сразу, срастались самые смертельные раны, как у Цунаде с её печатью! А из-за этих грёбаных мутаций не понять, какой удар будет смертельный, а какой — нет. По крайней мере, пока чакра не кончалась. Мы шли их спасти, а я их убил. Ничего не смог сделать! Ничего!
Супруга задумалась и закусив губу, положила голову мне на грудь.
— Знаешь, я только сейчас задумалась об этом. Я столько грязи повидала… что приняла всё, как должное. Не ожидала от тебя такой эмоциональности.
Да, самое страшное — когда привыкаешь к подобному. Перестаёшь замечать и сердце не сжимается от самых ужасных проявлений человеческой низости, мерзости… Очерстветь душой…
Анко спросила, было ли что-то подобное в моём прошлом,
