Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Почувствовав, что мать замерла у него на груди, Витантонио не сдержал яростного вопля – как тот, который Доната издала в хижине Рузвельта, когда он сказал ей, что идет на войну. От крика в испуге проснулась Джованна – проснулась, чтобы узнать, что тети нет больше с ними. Они обнялись и обняли Донату, устроив своеобразное бдение над покойной.
Довольно долго оба молчали. Джованна только всхлипывала и время от времени восклицала: «Тетя!» Витантонио как-то сжался и стал похож на беззащитного ребенка. В ту ночь, видя, как Доната мучается, он желал ей скорой смерти, теперь же все бы отдал, лишь бы оживить ее на мгновение и поцеловать в последний раз. Прошло два часа, а может быть, гораздо больше, потому что в те дни колокола Бари, обессиленные от погребального звона, перестали отбивать часы и было трудно уследить за временем. Свеча догорела, они остались в темноте, однако не двинулись с места и так и сидели над безжизненным телом Донаты. На рассвете Витантонио положил голову Донаты Джованне на колени, встал и зажег еще одну свечу.
От ледяной трамонтаны, дувшей в разбитые во время бомбежки окна, свет от пламени метался по комнате, скользнул по столу, высветив коробку из-под печенья, которую принесла Доната. Блеск привлек внимание Витантонио, и он машинально сел за стол и открыл коробку. Внутри лежали письма, медали, фотографии, газетные вырезки, удостоверения и какие-то документы. И бумажник, который был при отце в последний день войны, когда его сразила пуля австрийского снайпера. Витантонио вытряхнул содержимое и взял бумажник; он был в точности в том виде, в каком Тощий передал его в день, когда доставил личные вещи Вито Оронцо Пальмизано и Антонио Конвертини в Дом вдов. Этот бумажник был самым близким к отцу предметом из всех, что Витантонио когда-либо держал в руках, он осторожно открыл его. Первое, что он там увидел, была поясная фотография матери, ослепительно молодой, глядящей в объектив тем спокойным взглядом, который так умиротворяюще действовал на Витантонио. В детстве он всегда находил в этих карих глазах спасение и подумал, что, должно быть, то же чувствовал и отец. Он представил себе, как на фронте Вито Оронцо каждый вечер целовал перед сном эту фотографию и засыпал, успокоенный взглядом матери.
Также в бумажнике лежали личные документы отца, среди них – увольнительная, которую ему предоставили с 14 по 26 октября 1918 года. Последнее письмо, которое написала ему Доната, – прямо на следующий день после того, как проводила его на вокзале в Беллоротондо. Собственно, она опустила его в ящик, когда отец еще возвращался на фронт по пути к Витторио-Венето, где должен был присоединиться к товарищам, начавшим последнее наступление в той войне.
Вито Оронцо Пальмизано
94-й Пехотный полк
Беллоротондо, 25 октября 1918 г. (пятница)
Любовь моя!
Я диктую письмо Франческе – это не так стыдно, как диктовать его муниципальному писарю, и таким образом я смогу сказать тебе гораздо больше и о более личных вещах.
Вчера, в четверг, когда я вернулась, дома еще чувствовался твой запах, и я заскучала по тебе сильнее, чем когда бы то ни было. С тех пор как ты уехал, стоит мне взглянуть на кухонный стол, у меня мурашки по всему телу и я умираю от тоски. Как же мне хочется зацеловать тебя и прикоснуться к красному сердцу, отпечатанному у тебя на груди! Неужели это сердце все принадлежит мне? Моего не видно, но оно тоже бьется только ради тебя.
Как дела на фронте? Ты все еще думаешь, что эта проклятая война скоро закончится? Обещаешь вернуться домой к Рождеству? Мне нравится воображать, что к следующей рождественской мессе мы вместе пойдем в Иммаколату и войдем в церковь под руку, а потом сядем в первом ряду, как настоящие господа. После четырех лет войны ты заслужил честь стоять впереди всех, высоко держа голову. Отец Констанцо, новый настоятель, может быть, даже отдельно поприветствует тебя.
На следующей неделе мы начинаем собирать оливки. Сегодня мы собрали последний остававшийся урожай примитиво, а в понедельник, думаю, начнем с наших ньястре за домом. Мне помогут Франческа, Кончетта, моя двоюродная сестра Бруна, а еще жена Вичино. Может быть, ты еще успеешь помочь нам перебирать оливки на кухонном столе, и, может быть, потом я разрешу тебе расстегнуть мне пару пуговиц на блузке.
Береги себя, ты нужен мне дома, живой и здоровый. По правде говоря, я не знаю, что стала бы без тебя делать. Я бы умерла.
Напиши мне и расскажи обо всем, что ты делаешь и думаешь. Целую тебя тысячу раз и крепко обнимаю. Люблю тебя безумно.
Твоя ДонатаP. S. Франческа учит меня читать и писать. Она говорит, что скоро я уже сама справлюсь.
Целую еще раз.
ДонатаВитантонио почувствовал ком в горле и заплакал. Он взял две пачки писем, аккуратно перевязанные белой ленточкой, и какое-то время держал их в руках. Это была вся переписка его родителей, пока Вито Оронцо был на фронте, в каждой связке порядка тридцати писем; более трех лет отец и мать аккуратно переписывались – как минимум раз в месяц. Витантонио отложил письма в сторону, на потом, и стал по одному перебирать прочие материнские сокровища.
Он за цепочку вытянул золоченый медальон в форме сердечка – из тех, что открываются посередине и хранят в створках фотографии влюбленных. Раскрыв его, он увидел лица отца и матери и вспомнил, что, когда был маленький, на всех семейных праздниках этот медальон был на Донате. Витантонио с грустью подумал, что вот уже три года, как он покинул Беллоротондо, и за все это время у них не было повода что-нибудь отпраздновать. Потом взял две золоченые сережки с жемчужинами, которые бабушка подарила его матери на сорокалетие, и улыбнулся – Доната считала, что эти сережки слишком хороши для нее, и стеснялась их носить.
Затем он вернулся к вещам отца. Членский билет Всеобщей итальянской конфедерации труда не удивил его, потому что Тощий рассказывал об этом на фабрике, еще когда Витантонио думал, что его отец – Антонио Конвертини. Дальше он нашел еще какой-то билет и на сей раз с удивлением обнаружил, что отец был членом Социалистической партии. Это объясняло некоторые сложности, которые раньше казались загадочными.
В стопке официальных документов был один, сложенный особенно тщательно; развернув его, Витантонио увидел, что это avviso di morte, извещение о смерти отца. Документ прекрасно сохранился ровно в том виде, в каком подполковник 94-го Пехотного полка прислал его мэру Беллоротондо, с тем чтобы тот официально известил семью о смерти последнего Пальмизано. Прошло всего двадцать пять лет, и Европа снова низверглась в варварство: Витантонио подумал, что если бы отец не погиб в последний день Большой войны, то, возможно, сейчас его бы снова мобилизовали и заставили вернуться на фронт. И почувствовал от этого пустоту в душе.
Еще размышляя об этом, он стал вертеть в руках газетную вырезку с карандашными пометками. Многочисленные восторженные комментарии принадлежали, должно быть, матери: буквы были аккуратные, как у человека, научившегося писать во взрослом возрасте. Оказалось, что это вырезка из выпуска Il Seme[49], газеты социалистов Беллоротондо, за сентябрь 1914 года, и Витантонио начал читать статью за подписью Джованни Джанфрате:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
