Время летит стрелой. А плоды трудов пролетели бананом.
Граучо Маркс (хотя, может быть, он этого и не говорил)Остроумная фраза, которую я выбрал в качестве эпиграфа к этой главе, каждый раз заставляет меня рассмеяться. Классический Граучо – головокружительная игра слов, однако, увы, вполне возможно, что самый знаменитый из братьев Маркс в действительности никогда ничего подобного не произносил{306}. Но мне показалось вполне уместным ближе к концу своей книги вставить эту фразу, чтобы обсудить с читателями удивительно сложную мысль, которую она наглядно иллюстрирует.
Настоящим отцом этих строк или как минимум человеком, давшим для них генетический материал, является лингвист, математик и теоретик вычислительных машин Энтони Эттингер. Сегодня искусственный интеллект и машинное обучение превратились в ультрамодный предмет широкого обсуждения и стали объектом, в исследования и разработки которого инвестируются миллиарды. Но в 1950-е гг., когда Эттингер еще только начинал преподавать в Гарвардском университете, о них знали очень немногие. Разносторонне одаренный полиглот Эттингер был в числе первопроходцев этой области знаний и стал одним из первых, кто занялся проблемой распознавания компьютерами обычной человеческой речи. А это было и остается крайне непростой задачей.
«Бытовавшие ранее представления о возможностях компьютерного перевода оказались крайне преувеличенными», – отмечал Эттингер в своей статье, опубликованной в журнале Scientific American в 1966 г. В ней ученый со сверхъестественной точностью предсказал многие будущие направления использования компьютеров в науке{307}. Изначальная сложность состоит в том, что вне определенного контекста многие фразы могут пониматься очень разнообразно. В качестве примера Эттингер приводит предложение «Время летит стрелой» («Time flies like an arrow»). Оно может означать, что время движется стремительно, словно летящая в небе стрела. Но, как поясняет автор, английское слово «time» («время») может пониматься и как глагол в повелительном наклонении, означающий указание измерять время. А слово «flies» («летит») – как множественное число существительного «fly» («муха»). Тогда смысл фразы кардинально меняется: она становится инструкцией исследователю насекомых, предписывающей ему достать секундомер и срочно («like an arrow») засечь скорость передвижения мух. А еще можно истолковать эту сентенцию как любовь некоей разновидности летучих насекомых – «time flies» – к неким стрелам. Эттингер писал, что программисты могут постараться заставить компьютер понимать разницу между тремя упомянутыми значениями, но в связи с этим появится новый набор проблем. Алгоритмы не сумеют распознать разницу между схожими синтаксически, но различными семантически фразами: например, «Fruit flies like a banana», которую можно перевести и как «Мухи-дрозофилы любят бананы», и как «Фрукты летят бананами», и как, на минуточку, «Плоды трудов пролетели бананом». То есть проблема эта из разряда головоломных.
Фраза про время и стрелу очень быстро стала хрестоматийным примером, которым на научных конференциях и лекциях в учебных заведениях иллюстрировали проблему сложностей машинного обучения. Как писал профессор Университета Нотр-Дам и редактор одного из первых учебников по искусственному интеллекту Фредерик Кроссон: «Слово “time” в данном случае может пониматься как существительное, как прилагательное или как глагол, причем в трех разных синтаксических интерпретациях»{308}. Парочка «стрела – банан» выдержала испытание временем, а позже ее изобретение почему-то стали приписывать Граучо Марксу. Правда, великий знаток цитат, библиотекарь Йельского университета Фред Шапиро, уверяет: «Нет никаких оснований считать, что это сказал действительно Граучо»{309}.
Однако то, что эта фраза вошла в устойчивый оборот, является свидетельством неких важных вещей. Как указывает Кроссон, даже в предложении из пяти слов «time» может служить или существительным, или прилагательным, или глаголом. В английском языке оно имеет широкий диапазон значений. «Time» способно выступать в роли обычного существительного, как в случае «Greenwich Mean Time» («время по Гринвичу»). В виде существительного оно может обозначать: определенную продолжительность – «How much time is left in the second period?» («Сколько времени осталось до конца второго периода?»); конкретный момент – «What time does the bus to Narita arrive?» («Во сколько прибывает автобус в аэропорт Нарита?»); абстрактное понятие – «Where did the time go?» («Куда девается время?»); эмоции – «I’m having a good time» («Сейчас мне хорошо»); периодичность какого-то занятия – «He rode the roller coaster only one time» («Он прокатился на американских горках лишь однажды»); исторический период – «In Winston Churchill’s time» («При Уинстоне Черчилле») и многое другое. Между прочим, по результатам исследования, проведенного издательством Oxford University Press, слово «time» оказалось самым распространенным в английском языке{310}. У глагола «time» тоже множество значений. Этим словом обозначают и замер времени (для чего обязательно нужны часы), и выбор удачного момента (для чего они не обязательны), и такт музыкального произведения (его задают или поддерживают), и согласованность своих действий с окружающими (как у даббавала или гребцов). Слово «time» используется также и как прилагательное, в таких, например, сочетаниях, как «time bomb» («бомба с часовым механизмом») или «time zone» («часовой пояс»). А есть еще «adverbs of time» (наречия времени) – целый раздел этих частей речи.
Но время пронизывает наш язык еще глубже и расцвечивает наши мысли еще интенсивнее. В подавляющем большинстве языков мира для того, чтобы донести значение сказанного или написанного и обозначить ход мысли, используются временные формы глаголов – прошедшее, настоящее или будущее время. Едва ли не каждая наша фраза имеет временную окраску. В некотором смысле мы мыслим в категориях времени. И это особенно заметно, когда мы думаем о себе.
