Знаешь ты, где груша расцветала? На холме, где мельница стояла…
Она не могла вспомнить, откуда знает эти строки. Мелодия таилась в глубинах ее памяти. Наверное, она слышала ее от няни, одной из морщинистых черных женщин, которых нанимал Гилберт. Он никогда не здоровался с ними в магазине, но мог позволить им делать черную работу. Возлюби ближнего своего. Еще один неусвоенный урок.
Каждый раз, глядя на лицо своего новорожденного сына, Вивьен негодовала. Как ее родители могли оставлять ее на руках прислуги, когда мать пряталась за закрытыми дверями от своего мужа, слишком трусливая, чтобы протянуть руку и прикоснуться к собственной дочери? Она долго считала Миллисенту Локхарт жертвой. Сейчас, подогреваемая собственной привязанностью к своему отпрыску, Вивьен винила Миллисенту так же, как и отца. Как она могла стоять в стороне? Как могла согласиться на такое, мириться с угрозами и избиениями, своим молчанием, как бы говоря: Все нормально. Продолжай. Я не возражаю.
Миллисента была взрослой, а она, Вивьен, беззащитным ребенком. Сейчас уже она прижимала к груди маленького Алфи, слушая его тихое дыхание, готовая на все ради его защиты. Миллисенте не хватило на это духа.
Глаза Алфи были закрыты, его маленькие щечки равномерно двигались.
— Он спит?
Джио появился у двери, его красивое лицо было изможденным, но счастливым. Они поговорили о сыне, как пара в самом начале любовного пути, тихими благоговейными голосами, полными нежности друг к другу и к младенцу. У нас все еще любовь? — спрашивала себя Вивьен. Она обожала Джио как никогда раньше, но боялась, что после сказанных слов и выплеснутой друг на друга злости пути назад у них не было. Слишком часто она показывала ему свою ревность и гнев. А хотела ведь, чтобы он видел ее прекрасной, столь же прекрасной, как Изабеллу, но ей не сравниться с тем чудом наяву, которым была его сестра. Даже после родов, после того как подарила ему сына и все связанное с ним восхищение, ей все еще было не под силу занять в его жизни такое же место, как Изабелла. Джио мог притворяться всю жизнь, но Вивьен знала, что это игра. Он врал с тех пор, как они приехали в Италию. Изабелла была на первом месте.
— Да, — ответила она, передавая ему Алфи.
Видеть Джио, укачивать вместе их сына было прекрасно. Она пыталась сохранить в памяти такие моменты, думая: Вот эти картины я хочу вспоминать. Когда именно хотела их вспоминать, она не уточняла. Когда постареет? Перед смертью?
— Разве он не совершенство? — промурлыкала она.
Джио кивнул. Ей хотелось услышать что-то наподобие: «Совершенство, как и ты», — ведь раньше он так и сказал бы. И даже несмотря на то, что момент был счастливый, она почувствовала укол зависти. Алфи не был похож на Изабеллу, разве что подбородком немного. Неужели он искал черты сестры? Неужели надеялся, что он будет похож на нее больше, чем на своих родителей?
— Ты видела Изабеллу сегодня утром?
Она вздрогнула. Он что, читал ее мысли?
— Нет.
Джио нахмурился:
— Она несколько дней не выходит из своей комнаты. Адалина не видела, чтобы она ела. Я думаю, появление Алфи выбило ее из колеи.
Вивьен стиснула зубы. Ее поражала настойчивость мужа. Он слишком хорошо знал, что Вивьен не выносит даже имени его сестры, ведь самим фактом своего существования Изабелла несколько раз чуть не разрушила их брак, но не унимался. Возможно, он чувствовал, что как только он перестанет упоминать Изабеллу и печься о ней, от их отношений не останется ничего. Поэтому он каждый день вдыхал жизнь в имя сестры, оживлял ее образ. Напоминал Вивьен, что она все еще неотъемлемая часть их жизни, что ничто, даже страдания жены, не заставят его отказаться от сестры.
Потребовалось колоссальное усилие, чтобы ответить:
— Уверена, она в порядке. Просто пытается привлечь внимание.
Он обнял ее и сына.
— Хм, может, ты и права.
Мы сильнее сейчас, — подумала Вивьен. — Ты не доберешься до нас.
— Я просто волнуюсь, — продолжал он. — Теперь у нас собственная семья, я переживаю, что она чувствует себя… обделенной. Нам нужно дать ей почувствовать себя частью целого.
