Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Марат выдернул из кармана свой фирменный складень из перламутра и нержавейки с гравировкой, нанесенной предположительно истцом, выщелкнул лезвие, взял ее руку с тонким запястьем, с застарелыми поперечными шрамами (она вены себе резала?), поднял до уровня груди, развернул горстью вверх и положил раскрытый нож на довольно широкую ладонь с короткими пальцами. Лезвие не покрывало ладонь — значит, до сердца не достанет.
— Что это? — тихо сказала женщина, пытаясь прочесть гравировку, но Марат выхватил нож, защелкнул и вернул в карман, прежде чем она успела разобрать витиеватую надпись. Этот предмет был ей незнаком — ну и ладно. Значит, она не заодно с истцом. За долгий срок отсидки Марат поменял много планов мщения, начиная с романтики ранней стадии, когда в голову лезли и яд, и пули, и гранаты, в то время как реально он мог пробить истцу голову разве что камнем при исключительно удачном стечении обстоятельств. Конечно, кроме истцов и Учреждения была еще великая Родина, но она молчала. Во всяком случае, с ее молчаливого согласия Система отказывала им даже в праве на допросы и доследование, она не обязывала истцов отвечать на вопросы, как зародился иск, как он зрел и, наконец, как вылился в готовую форму. И ответчикам ничего не оставалось, как узнавать это самим, по своим каналам и своими методами, которые посторонним могли показаться изуверскими. И если кто-то подает иски, а потом отказывается отвечать за них, то ложны все эти церемонии: «здравствуйте», «доброй ночи» «я вас люблю и уважаю… беру за хвост и провожаю». Собачья комедия!
Он так и не смог разобраться, кто к кому сильнее привязан: Краб к ней или она к Крабу, а без оценки их обоюдной или обоюдоострой любви-ненависти, привыкания-отчуждения нельзя было выстроить эффективный план мести: ведь глупо карать жертву, отнимая у нее то, что ей безразлично. Сидельцу Петрику в этом отношении было проще: его травести, как он выяснил, безответно любила огромного мужчину, игравшего негодяев, настоящего оперного злодея. Правда, он не мог быть истцом, так как был почти вдвое моложе истицы.
— Ну, и запил он, — говорила между тем женщина, прислонившись к скрипнувшей дверце пустого шкафа, будто собиралась залезть внутрь и там отсидеться. Руки ее были опущены, кудряшки развились и висели каштановыми водорослями, морковная помада смазалась на одну сторону, как будто она криво ухмылялась на свой же рассказ. — Сильно запил, а я на экскурсию со злости отправилась и пригласила знакомого гида на встречную экскурсию. «Чёрное море — лоханка, — говорю. — Поехали, настоящее море покажу». Он сразу на меня глаз положил, с первой экскурсии, а я пари с Крабом заключила, разозлившись: спорим, говорю, оставлю девок без отца! И оставила. Увезла гида с собой вместо Фирса, на его же билет. Во как! До сих пор у меня в жизни было два шатуна — ты третий. Ой, кто-то шкребется, — насторожилась женщина. — Кошка?
Да, ведь дверь оставалась открытой. Марат первым бросился навстречу Крабу, потому что какая там кошка, это мог быть только Фирсов. Она — стремглав за ним следом; он сообразил, в чём дело, когда было уже поздно — эта лахудра его провела: опередив, распахнула дверь и сильнейшим тычком в спину вытолкнула вон из квартиры истца — оказалось, что она сильна, как кит, и солона, как селедка, одним словом, ему не по зубам, — и быстро повернула ключ. Сгоряча он развернулся, чтобы забарабанить в закрытую дверь, но потом разжал кулак, уткнувшись в дверь лбом, корябая старую, слоями сходящую краску с деревянной поверхности, загоняя под ногти коричневые занозы.
Глава 24
«Учи матчасть, братишка!»
Марат привык к тому, что каждый из случайных встречных считал свою биографию и знание жизни самым точным слепком действительности. Это напоминало картину, выдранную из какой-то книжки, где обнаженная женщина не стеснялась негритенка. Сокамерники завидовали и шутили, что, намазавшись гуталином, проникли бы в раздевалку надзирательниц. Марат сочувствовал негритенку — ведь с его присутствием откровенно не считались, или, что еще безнадежнее, считали его отсутствующим.
При таких взаимоисключающих, казалось бы, качествах, как хитрость с изворотливостью в сочетании с порывистостью и отчаянной смелостью, Селёдка сама могла запросто отравить Адика. Но если брать в расчет, что Краб не находил валюту вора, а крупная сумма, которую он проиграл, принадлежала ей, то вся история с «тремя звездочками» завертелась вокруг ошибочного предположения Владилена Зотова, и это стоило ему жизни, если, конечно, виноваты «три звездочки» и убил Краб — один или с сообщницей. Хотя и Жеку нельзя было вытеснять из круга подозреваемых, и даже Лору (она сидела рядом с Адиком, она не стала пить из его бутылки).
После того побега, когда Марат получил увечье, пропагандистская машина Учреждения языком нотаций и стенгазет выставила его в смешном и диком свете. Он ни секунды не сомневался, что так и будет, так же случилось и после одного из первых нарушений режима, точнее — жалкой попытки, окончившейся менее чем ничем. В пору младшего узничества ему представилась хитроумная идея скользнуть в приоткрытую дверь бельевого шкафа, чтобы выждать, когда уляжется вечерняя круговерть, затворятся двери всех камер и дежурок, и выбраться в пустынный коридор. Кастелянша Учреждения была так запаслива, что числящееся за ней имущество не помещалось в служебке, и часть его стояла и лежала в коридорах. Кастелянша носила очки, но для близи, без них она страдала дальнозоркостью и могла заметить нырок Марата в бельевой шкаф из самого дальнего конца длинного полутемного коридора. Или, возможно, ей доложил кто-то из числа тайных наушников администрации. Видимо, Марат недостаточно тщательно осмотрелся в миг перед нырком. А после он уже ничего не знал и не видел во мраке и тесноте своего убежища, только слышал приближающиеся дробные шажочки, зевание и щелчок ключа в замке. Он думал, Кастелянша заперла шкаф, не подозревая о его присутствии внутри, и, поскольку теперь никто не мог случайно распахнуть дверь, эта мысль поначалу его успокоила. А ночью он надеялся как-нибудь осторожно выбраться. Однако в тесноте и малоподвижности Марат потерял счет времени, по звукам снаружи он тоже не мог догадаться, наступила ли уже ночь, когда почувствовал удушье. Может, ему показалось, но запас воздуха действительно был чрезмерно скуден. Марат занимал только верхнюю треть одного отделения. Кипы белья, на которых он скорчился в три погибели, закрывали от ищущих воздуха губ даже замочную скважину. Он надеялся отогнуть угол задней стенки, но фанера мебели, выставленной кем-то за порог по причине старомодной громоздкости и ловко прибранной к рукам Кастеляншей, оказалась неожиданно толстой и намертво пришитой шурупами к верхней и боковым стенкам. А теснота не позволяла как следует упереться в нее ногами. Марат оказался погребен в шкафу без отдушины, без единой щелки. Ничего не оставалось, как только признать поражение и униженно просить о помощи. Никто, однако, не откликался. И если в первые минуты сидения Марат старался производить как можно меньше шума, он и дышал через раз, то потом ему пришлось стучать и вопить всё громче, в конце концов доведя себя до полного исступления. Даже если уже наступила глухая ночь, хотя не мог он настолько потерять счет времени, — представлялось совершенно невероятным, что в огромном, заполненном людьми Учреждении, где по опыту и стены имели глаза и уши, Марата никто не слышит. Это было жутко непонятно и вынуждало строить самые невероятные предположения — например, о полной звуконепроницаемости шкафа. Но почему же тогда он так явственно слышал, как его запирали…
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
