— Чего тебе? — недовольно спросила Сашка, искрясь прежним сволочизмом.
«...и зачем я тебя позвала?..»
— Тебя! — агрессивно ответил я. — Вижу, ты научилась разговаривать?
— Никогда не не умела, — заковыристо ответила она, оглядываясь за спину, пока я тащил ее к другому дивану.
«...просто кое с кем порой не хочется...»
— Кто этот Юра? — спросил я сквозь зубы.
«...а придется...»
— Мой старый друг, — ответила она раздраженно. — Мы знаем друг друга сто лет, мы общались, а ты нас прервал. — Волосы ее были уложены не так, как когда мы явились на праздник, и губы светились другой помадой.
«...такая вот легенда...»
— Зачем мы пришли сюда? — Я пробил своим телом место на втором диване, и мы оба втиснулись туда. — Я неудобно себя чувствую, я никого тут не знаю. Ты убежала, мы даже не купили подарок.
— Не страшно, — отозвалась Сашка странноватой улыбкой. — Я уже подарила ему кое-что от нас с тобой.
«...маленький такой подарочек...»
— Неужели, — протянул я. — И что же ты подарила?
«…чтобы что-то дарить, нужно что-то приобрести…»
— Не важно, — махнула она рукой. — Ему точно понравилось. — Улыбка ее отливала злобой.
«...или сделать. своими руками...»
Я ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Глянув напротив, я заметил Юру, что стоял, прислонившись к стене, и с ошпаривающим любопытством разглядывал меня. В руках он держал кальянный мундштук, к которому медленно прикладывался, испуская в потолок тяжкие струи. Они — быть того не может — превращались в дымные сердца, что медленно ползли по потолку в нашу сторону.
— Сколько ему исполнилось? — попытался я сменить тему, чтобы выключить ее раздраженный тон.
«...сраных лет…»
— В смысле? — Сашка изобразила недоуменный вид.
«...о чем ты вообще?..»
— В прямом. — Была моя очередь раздражиться. — У него же день рождения? — Создавалось ощущение, что мы перестали понимать друг друга, настроились каждый на свою волну. Точка соприкосновения едва прощупывалась, а то, что все же черпалось, было исполнено околесицей.
«...что празднует тут весь этот сброд?..»
— День рождения, — подтвердила она, пряча в глубине глаз двусмысленность, однако я ее почувствовал. — Но немножко другое, не то, которое празднуют обычно… — Она увидела сердца, что собрались в приличную грядку над нашими головами, и лицо ее раскрылось улыбкой.».день рождения, но не то.»
«...как это понимать?..»
«...как хочешь, так и понимай...»
«...зачем ты так?..»
«...не понимаю — как так?..»
Я отвернулся от ее наглой красоты и потянулся за стаканом с необычным чаем. Мне потребовалось чем-то промыть мозги, которые, казалось, пытались выдавить виски изнутри. Когда я оторвал посудину от лица, силясь продолжить диалог, мне в лоб пялился неосмысленный взгляд небритого ровесника, что, пуская слюни, что-то мямлил.
Я вскинул брови в сторону Юры, но того уже не нашлось на прежнем месте. Я задрал подбородок к потолку и увидел, как дымные сердца плывут куда-то в сторону одной из зеркальных дверей.
Ноги сами собой сорвались туда же, но подле неподдельного зеркала остановились. При этом странное сердечное облако, не медля ни секунды, растаяло в хитром стекле, откуда в меня вперилась моя собственная яростная физиономия.».вернись!..»
«...выпей, потанцуй, я скоро вернусь.» ".нет!..»
Но ответа не последовало.
«…прошу тебя…»
Только музыку слышало сейчас мое ухо: резкую и злую, агрессивную, притом — танцевальную. Я повернулся спиной к своему отражению и в два шага сиганул в центр залы, где люд завивался в петлях па. И я забился в ритуальных конвульсиях, где с трудом угадывалась система, намекающая на танец. Электронные волны подхватили меня под руки. Я влился в общий ритм, что закачал меня из стороны в сторону, разбросал по углам мои руки и прочие конечности, взбеленил мое сердце, принявшееся гнать кровь с невероятной скоростью.
На получасовом издохе, когда я уже почти ослеп от пота и валился с ног от потери сил, самостоятельная рука подхватила со стола тяжелую бутыль и подбросила ее в ладони. Поймав, она со всей мочи запустила зеленоватое тело в дразнящее стекло псевдодвери. Та осыпалась кусками, еще секунда, и я уже был в зазиявшем проеме.
На фоне окна, в свете далеких звезд, отчетливо проступила двойная фигура, стиснутая таким образом, что ни доли просвета между двумя разнополыми телами нельзя было различить. Не предаваясь вредным размышлениям ни секунды, я бросился к ним во всю доступную прыть, но в тот же миг окно погасло, а фигуры исчезли. А мне удалось со всего маху сокрушить кого-то на пол и вдобавок достать его коленом.
Потайная комната неожиданно наполнилась телами, их оказалось великое множество — и под ногами, и на ногах. Размахивая кулаками, я уронил несколько человек, после чего сам оказался сбит с ног. Огромный человеческий шар прокатился по мне, с трудом я выкарабкался из него, расплескивая агрессию во все возможные направления, но затем вновь оказался под грудой тел.
Так повторялось несколько раз, затем я побежал прочь, поняв, что после еще одного раза могу уже не встать.
Темнота вскоре отозвалась звоном разбитого стекла, эффектно рассыпалась кусками, и я оказался в первоначальной комнате, вход в которую пробил из другого зеркала напротив. Со всех сторон надвигались люди обоих полов, и все тянули ко мне руки.
Я не стал дожидаться их ярости и набросился первым, само собой, меня легко уронили на пол и тяжело обрушились всем весом. В голову пришла мысль, что меня сейчас разорвут на сувениры. Кто-то истошно вопил женским голосом, слышались звуки глухих ударов и музыкальный треск материй. Но я уже не чувствовал боли, хотя голова моталась во всех направлениях. Я протяжно выл, неминуемо вырываясь и нанося ответные удары во что ни попадя.
Тогда же я продолжал чувствовать невыносимую пустоту внутри себя, голодную и сухую, казалось, что-то оборвалось или замерло. Что-то, что наполняло жизнью мое существо. Я не мог понять, я не мог объяснить, я не хотел даже думать, поэтому судорожно искал боль вокруг и внутри, чтобы растопить в ней едкое масло человеческой измены.
Мои пальцы полнились чужими волосами, под ногтями запеклась чужая кровь, я сбил костяшки на обеих руках, а своему отражению я ужаснулся во множественных кусках разбитых зеркал.
Неожиданно от меня отступили. Я увидел лица, на каждом из которых проступала надпись «здесь был я», где отчетливая, как разбитый нос или опухшее веко, где отчетливая более, как потеря сознания.
Я лежал на спине, растерзанный и обессиленный. На мне не было рубашки, а лицу придали новое видение, от которого мурашки разбегались кто куда.
